– Это, конечно, очень красиво и все такое! – высказалась дылда-Елена. – Только нам это ничем не поможет. Где она, ваша Астора?
– Астора – в сердце моем, – пробормотал я.
Накатила тоска, да такая, что пришлось поднять лицо к потолку. Астора, боль моя, моя печаль! Мерцанье струй, журчание ручья… и песня льется в даль, знакомая, ничья… Дыханье знойное степей, молчанье строгое озер… ты – блики дальние огней, ты – тени исполинских гор…
Девочкам явно было не по себе. Что-то они почувствовали, присутствие чего-то огромного, что ли? А я даже не поверил своим чувствам, когда присутствие великой Силы хлынуло теплым дружеским потоком. Хранилище? Из каких далей ты услышало мой призыв?
А потом по темному танцклассу, взвихрив невесомые шелка, закружилась-полетела-запела-засверкала худенькая девочка-асторянка, черные глазищи в пол-лица. Анико-сан, здравствуй!..
Я не планировал являть чудо – но оно оказалось так кстати! Спасибо тебе, моя далекая подружка!
Девочки были потрясены. Я всмотрелся в их лица и понял, что у меня таки появились первые апостолы. Извини, добрый командир Дмитрий Евгеньевич, ты прозевал момент. Но место второго апостола я тебе забронирую!
Гафаров, как всегда, занял свой столик у окна. Вообще-то столов хватало, и были они абсолютно равны, как и все в автомат-кафе, но почему-то за каждой пятеркой закрепился свой. Ростки индивидуализма упрямо пробились сквозь сталебетон светлого послезавтра – и это было почему-то приятно.
Чученов устало опустился рядом.
– Мясо ешь, вегетарианец! – посоветовал Женя. – От мяса силы прибавляются. Помрешь ведь на своих салатиках!
– Мне не сила, мне ясная голова нужна, – серьезно отозвался Чученов. – Без диеты не обойтись. А то бы я от шашлыков не отказался бы… А сам-то что грустишь? Меня твоя индейская невозмутимость не обманет!
– Мелочь, – смутился Гафаров. – Шел на работу. Никто не поздоровался. Мелочь… но неприятно.
Они помолчали, управляясь с завтраком. С тем, как жить дальше, пока ясности не наступило. И Кузьмины молчали. И Гробов в столице.
– Слушай, а кто составлял белый список? – вспомнил Гафаров. – Столько дел, некогда выяснить – а любопытно. Я ведь им пользуюсь.
– И я пользуюсь. По инструкции. За время жизни Города по белому списку никто не проходил.
– У меня был один, – возразил Гафаров. – Я потому и спрашиваю.
Чученов мгновенно подобрался, усталости как не бывало. Глядя на него, и Гафаров забеспокоился. Похоже, аналитик пятерки имел какие-то соображения насчет белого списка. И очень серьезные соображения.
– Овсянников Иван Алексеевич, – доложил Гафаров. – Явился недавно на проходную. Всех документов – одна подозрительная бумажка. Я его пропустил, как положено, с полным допуском, вплоть до защищенных помещений Информатория. Гробов в курсе. Никак не прокомментировал.
Володя поразмышлял, обрабатывая информацию по неведомым параметрам. Затем поискал кого-то взглядом.
– Маша! – позвал он. – Подойдешь на минутку?
Гафаров бесстрастно изучил подошедшую женщину. Не командир – сразу огромный и неисправимый минус. А так… при очень немалом росте еще и избыток веса. Тяжелая дама! Хотя и не пожилая еще, скорее наоборот, за наслоениями жира точно не определить. Вполне может оказаться, что за складками и наплывами, под грудами лишнего веса прячется синеглазая белокурая красавица. Куда-то же уходят хризантемы юности?
– Маша, инженер Рудника, – трепетно представил Володя. – Моя лучшая подруга. И терпеть не может командиров.