Аналогию той же связи можно найти в образе пастуха и подземного бога Велеса, который также является покровителем пения и красноречия: в "Слове о полку Игореве" встречается эпитет "велесовы струны", а рассказчик Бонн (родственное слово байка —"сказка", а также обаять — "обворожить") назван внуком "скотьего бога". Именем Бонна назван астероид, символизирующий чарующую силу слова. Поэт мыслился чародеем и кудесником, способным своей речью оказывать магическое воздействие на людей: люди, ещё недостаточно владеющие словом и мыслью, не могут противостоять очарованию речи, подчиняющей себе их разум (что отчасти отразилось в греческом мифе о сиренах, слышать пение которых мог лишь "многоумный" Одиссей). Магия связывает поэзию с подземным миром, и модификацией столкновения громовержца со змеем служит миф, в котором последний мыслится младшим сыном громовержца и поэтом, за своё непослушание наказанным отцом и изгнанным в подземное царство, — подобно нарушившим запрет познания близнецам-прародителям. Ирландское название поэта "fili" восходит к корню wel, обозначающему противника громовержца.
Особая роль поэта связана с творческой функцией слова, и вхожесть поэтов в подземный мир одновременно ассоциируется с понятием и напитком бессмертия. Мёд поэзии пьёт германский Один: параллельный Локи, но позитивный персонаж, отправляющийся в подземный мир за знаниями, и скандинавский Браги ("поэт "), имя которого родственно русскому слову "брага". С мёдом поэзии также связан мудрый человечек Квасир, из крови которого подземными кузнецами-цвергами был сделан этот напиток (родственное слово "квас"). Крылатые сандалии
Гермеса, возможно, связанные с диском Солнца, называются амбросийными ("бессмертными"), что соотносит их с мёдом богов — амброзией.
Здесь уместно привести размышление М. Сенара о том, что Близнецы и те, кого впервые охватывает собственно человеческий процесс мышления, затрагивающий память души (что часто связано с обращением к религии и впервые найденной своей идеей) могут долго жить потоком ментального вдохновения. Он легко рождает их красноречие, и слова, опирающиеся на обретенный стержень и суть себя, льются как из рога изобилия. Но их энергичный поток мысли мало трогает других людей: потому что в нём ещё нет истинной эмоции, которую рождает в людях лишь переживание внешнего, объективного характера. По сути дела их сознание замыкается само на себя, и всё, что они при этом переживают, не может ни разрушить, ни возвысить их: оно лишь формирует их личный внутренний фундамент, на котором потом может быть воздвигнуто здание истинных чувств и сознательной мысли.
Религиозные секты часто видят своей задачей именно пробуждение в людях этого первичного потока вдохновенного мышления, который в развитых религиях лишь характеризует неофита. Эта стремящаяся из стороны в сторону мыслительная лавина одним махом поверхностно охватывает разные сферы жизни, возводя их в очень примитивное субъективное единство. И всё же он духовен и значим подобно тому, как до истинного творения реальности должен возникнуть её мыслеобраз. Бессознательный посыл души заставляет мысль охватить как можно большее пространство, которое потом станет ареной сознательного созидания жизни. В этом созидании человек переживёт трагедию своего изгнания из рая: частичности, тленности и несовершенства своего творения и непомерных жизненных трудностей, которые не позволяют ему уподобиться Богу. Но то божественное вдохновение, которое когда-то указало человеку путь к Небу, будет и его проводником на Земле — и даже в самих глубинах ада.
Само оно служит не жизни, а только искусству: Гермес отдал Аполлону первую созданную им лиру. Но у него осталась флейта, и как пение помогло Орфею вывести из ада Эвридику, так речь и интеллект освобождают душу из плена земного бытия.
Рациональная функция связывает мир живых и мир мёртвых, и в библейской мифологии живым на небо взошёл создатель письменности Енох. Время его жизни — 365 лет, по числу дней года — связывает его и со счётом. В ином мире Енох увидел семь небес — по числу Луны, а также типичные источники мёда и молока, и остался там писцом до конца времён. Но, как и к нарушителям закона жизни — близнецам, отношение к Еноху неоднозначно: иногда он считался двуличным, а его взятие на небо издревле вызывало у разумных людей сомнения и могло трактоваться как обычная смерть.