— Буду с ним дружить!
Ответом было сердитое сверкание черных глаз. Ася вознегодовала: «Ишь какой! И не сомневается. Совсем малыш, а на кого нацелился! На мальчика, не боящегося ни Ксении, ни десятка драчунов! Сынок Дедусенко уверен: ему-то всегда будет хорошо, друзей ему хватит. И вдобавок поселят его вместе с мамой, вдали от драк и вонючего воздуха…»
Шурик второй раз зарабатывает у Аси тумака, а за что — не знает. Не ревет он лишь потому, что хочет быть стойким, как Федя. Он только спрашивает:
— Ты чего, дылда?
— А ты? Ты не хватал меня за локоть, когда шли? Не хватал?
Взрослым не до них. Ксения воюет с целым дортуаром:
— Залегли, как медведи…
В зимние месяцы детдомовцы, сберегая тепло, неохотно покидали постели. Бывало, никого не удавалось вытащить в классы. Тогда отчаявшиеся воспитатели утверждали, что нынешних деток учение не привлекает, что нравится им лишь валяться, сквернословить да громоздить кучу малу.
Ксения не знает, что и делать. Пробираясь между койками, она пытается воздействовать на каждого лежебоку в отдельности.
— Силы нема! — басит один из-под одеяла.
— Схлопочи хлебушка, — вторит другой. — Живо вскочим!
После инцидента в столовой Татьяна Филипповна предпочитает стоять в стороне. Она обводит глазами дортуар: обставлен, как больничная палата. Кровати да тумбочки, ни вешалок, ни шкафов, ни стола. Впрочем, ни в одной больнице даже в войну и разруху невозможен такой беспорядок. Рухлядь навалена на кровати, сунута под кровати, брошена в проходах между кроватями.
А больные? То есть дети… Кто лежит, кто сидит, кутаясь в одеяло с головой, словно спасаясь от дождя… Один Федя возвышается среди комнаты, вытирает далеко не стерильной тряпкой кровь со лба…
Татьяна Филипповна не стерпела:
— Иди в лазарет! Немедля! Надо промыть и смазать йодом.
Голос ее гремит. Ася и Шурка сконфуженно замерли у дверей.
Федя скрестил на груди руки:
— Я? В лазарет? Вот еще…
— Заражение будет, чудак.
— Не неженка. Не будет.
Кто-то хихикнул:
— Он в лазарет не сунется! Ему сегодня влетело от лекаря.
— Дурачье, — спокойно отозвался Федя и стал не спеша застегивать свой пиджачок, короткий в рукавах, узкий в плечах. — Думаете, я испугался?
— А что, пойдешь?
— Пойду.
— Мама, и я! — тихо, но упорно требовал Шурка. — Мама, ты же сама хотела показать Аську!
Татьяна Филипповна пошла с детьми. Настойчивый Шурка выведал в пути, за что Феде сегодня влетело от Якова Абрамовича — детдомовского врача.
Вчера Федя Аршинов выпросил в лазарете ножницы для «стрижки-брижки». Укорачивать мальчишечьи чубы и ногти не было главной задачей Феди. Он давно лелеял одну идею и ближе к ночи осуществил ее. Двое ножниц — вторую пару удалось достать у девочек — незадачливый изобретатель засунул в щели между паркетными дощечками. Злющие, голодные крысы, донимающие детдомовцев, должны были напороться на острия и сдохнуть в страшных мучениях.
От задуманной операции пострадали не крысы, пострадал Егорка Филимончиков. Распорол в темноте ногу и попал в лазарет… Да вот он и лазарет!
Ася знала немало врачей — почти все товарищи отца были врачами, — но большевик, занимающийся медициной, ей не встречался. Войдя в лазарет, она с интересом глянула на доктора. Врач как врач. Ну, немного носат, ну, смешной, оттого, что халат на нем нескладный — длинен и широк. Папа отказался бы от такого халата. Но ведь теперь это считается пустяками…
Доктор взглянул на Федю — на других и глядеть не стал — и бросился мыть руки. Вымыв, сказал:
— Явился на мою голову…
Ася и Шурка переглянулись. Федя предупредил их, что у этого чудака все случается «на его голову». Даже в детский дом, демобилизовавшись после ранения, он попал не просто, а «на свою голову».
Яков Абрамович мигом обмыл Феде лицо; йодом распорядился экономно, взял на ватку столько, сколько надо, — берег скудный запас лазарета. Ловко наложенная на лоб повязка из полотняной ветоши сделала мальчика похожим на раненого бойца.
— Теперь ругать станете? — спросил Федя.
— Станем. Ступай в палату. Там тебе влетит сразу от трех Филимончиковых. У Егорки оба братца в гостях. Не струсишь?
— Я?!
Следом за Федей в палату скользнул Шурка.
Ася напряженно ждала приказания засучить левый рукав. Этот доктор может выручить Асю. Он добрый, по глазам видно, что добрый, он разохается, как только увидит ранку, увидит, что у Аси совсем нет подкожного жира. Ее за это очень жалел школьный врач; за это и за то, что она дочка врача, убитого на войне.