— Каких это находках? — испуганно затаив дыхание, переспросил Данька.
— Ну… разных, — заявил Гаджет, — всяких там призраках, ржавых цепях и сундуках с сокровищами. Неужто не успел ничего придумать за это время?
Данька облегченно выдохнул воздух.
— Блин, Гаджет, достал уже. Никуда я не пойду. Я еще не оклемался, вот.
— Ладно, — милостиво разрешил Гаджет, — давай, оклемывайся. До среды время есть. Но в среду чтоб был в «Берлоге». А то Барабанщица меня уже достала — вынь ей да положь нашего бестолкового, но героического Джавецкого, и все тут. Ну, ты ж ее знаешь, что жвачка, — как прилипнет, не отстанет.
— А что она к тебе прилипла-то? — удивился Данька.
— Ну, я это… — слегка стушевался Гаджет, — тоже ж вроде как пролетел. Вот и отрабатываю…
Утром в понедельник, когда Данька вылетел из общежития, как обычно почти успевая на занятия, его окликнул Анзор.
— Эй, Данька, да погоди ты… вот чумной, да.
— Анзор, я это… — притормаживая, взмолился Данька, — потом, ладно…
— Да я ничего… — пояснил Анзор, — я хотел сказать, что у нас все свободно, да. А меня сегодня не жди. Я у родственников ночевать буду, да. Так что если кому надо переночевать…
Окончания Анзоровой речи Данька не услышал — свернул за угол. Но догадаться было несложно. Раз Анзор сегодня не ночует в комнате, значит если Даньке надо будет кого-то разместить, то он вполне может это сделать. Анзор совершенно не против. Вот только как это получается, что если надо Анзору, он всегда делает это когда ему надо, а Даньке, получается, можно только когда разрешит Анзор…
Впрочем, все выгоды Анзорова отсутствия Данька осознал только вечером, когда поужинав супчиком из «бомж-пакета», заправленным куском слегка подветревшей колбасы, понял, что он, наконец, в своей комнате и совершенно один! А посему может спокойно поподробнее ознакомиться со своей находкой.
Данька осторожно запер дверь, вытащил ключ (специально, чтобы казалось, что дверь заперта снаружи) и, выключив верхний свет, уселся на кровать. Некоторое время молча сидел в темноте, слушая шум в коридоре, голоса, дребезжание магнитофона в комнате сверху, звяканье кастрюль и всякие иные звуки, которые человек обычно не замечает. Но сейчас они казались ему чрезвычайно важными и значимыми. Будто тот, привычный мир внезапно куда-то отодвинулся, отделенный стеной темноты и тонкой загородкой дверного полотна. А сам Данька оказался в каком-то другом мире, где повседневная суета не имела никакого значения… И это было настолько новое и странное ощущение, что он некоторое время неподвижно сидел, вслушиваясь в звуки, при помощи которых, как ему казалось, обыденный мир пытается достучаться до него, забрать, затянуть обратно в свое затхлое нутро, и в то же время чувствуя себя на редкость защищенным, сильным и уверенным в себе…
Данька встал, подошел к столу и, включив настольную лампу, расстелил под ней два листа чистой бумаги. Затем достал из рюкзачка свою находку…
Пеналец раскрылся без особых проблем. Заскорузлые кусочки высохшей кожи отделились от пенальца достаточно легко, а воск просто осыпался.
Внутри пенальца оказалась полуистлевшая рогожка, похоже, когда-то пропитанная чем-то вроде жира. Данька осторожно развернул ее, и перед ним оказался скатанный в трубочку листок, похожий на вырванную из книги страницу. Данька провел по ней пальцем. Страница была сделана не из бумаги. Возможно, это был пергамент или, например, папирус, но что точно — он определить не мог, потому что никогда не видел ни первого, ни второго.
Кроме этой страницы, в пенальце больше ничего не было. Данька слегка поморщился. С мечтами о богатстве, похоже, придется распрощаться. Но отчего-то эта мысль не вызвала в нем такого уж разочарования. Как будто факт прикосновения к какой-то древней тайне (ну не зря же эту вырванную страничку так тщательно упаковывали) сам по себе был ценностью. Впрочем, может, так оно и было.
Данька некоторое время молча сидел, внимательно рассматривая валяющиеся на столе половинки пенальца, обрывки кожи, крошки засохшего воска и рогожку, а затем начал осторожно разворачивать свернутый листок.
Страничка сопротивлялась, угрожающе похрустывала, но постепенно перед глазами Даньки появлялись огромная заглавная буква и тянущаяся вдоль нижнего края яркая миниатюра, изображающая скачущих всадников, горящие дома и церкви, могучий дуб и нескольких старцев с седыми бородами и иконописными лицами в келье под горой.
Остальную часть листа занимал текст, написанный то ли на старославянском, то ли еще на каком-то не менее древнем языке. А прямо поверх текста бурыми и почти выцветшими чернилами были нацарапаны еще несколько слов на том же самом языке.
Данька попытался прочитать блеклую надпись, но затем оставил это занятие и принялся разглядывать миниатюру и яркие завитки, украшающие заглавную букву. Он так и сидел, уставившись в развернутую страничку, аккуратно прижатую пальцами к столу, как вдруг за его спиной заскрипел замок, дверь распахнулась и в комнату, на ходу хлопнув ладонью по выключателю, ввалился Анзор, что-то горячо втолковывающий кому-то по телефону. Данька замер, будто застигнутый на месте преступления. Анзор бухнулся на кровать и несколько секунд слушал, что ему говорят, а затем раздраженно бросил:
— Верач! — и нажал отбой.
Некоторое время в комнате стояла какая-то напряженная тишина. Потом Анзор вздохнул и уныло произнес:
— Ты представляешь, меня женить хотят, да…
— Чего? — Данька округлил глаза. — Как это?
— Вот так, — опять вздохнул Анзор, — родственники сговорились, да. Мама уже ездила в Ереван, смотрела невесту.
— А ты ее знаешь?
— Видел когда-то, — нехотя ответил Анзор и вдруг, бросив взгляд на стол, оживился: — А чего это у тебя?
Данька, у которого из-за услышанной новости как-то вылетело из головы, что пеналец со всем содержимым так и лежит на столе, вздрогнул и покосился на ясные улики своего преступления.
— Да это так… нашел.
— А ну-ка покажи, да, — деловито сказал Анзор. Он шустро подскочил к столу и принялся крутить в руках пеналец, остатки рогожки и листок. — Где откопал? У себя в канализации, да?
— В какой еще канализации, — возмутился Данька, — и вообще, поосторожнее, вещь древняя.
— Древняя, говоришь, — прищурился Анзор, — надо будет переговорить…
— С кем?
— С Тиграном, да. Это сын дяди Акопа… ну, который друг дяди Симона… ну, который жил на Героев первых пятилеток… короче, ты не знаешь, да. У него на Мясницкой антикварный магазин… рядом, в переулке.
Данька минуту помолчал, слегка сбитый с толку Анзоровым напором, а затем осторожно поинтересовался:
— А зачем нам антикварный магазин?
Анзор удивленно уставился на него.
— Как это зачем, да? Посоветуют, сколько можно выручить за эту муть.
— А мы что, продавать будем?.. — не понял Данька.
— А чего еще с этим делать? — удивился Анзор, — в музей, что ль, сдавать? Я думаю, баксов за триста вполне можно скинуть. У тебя вон кроссовки разваливаются. Новые купишь, фирменные… — Он повертел в руках листок. — Эх, жалко оторвали кое-как… и испортили еще, — сказал он, кивнув на буроватые буквы, — ну ничего, мы это аккуратненько смоем, будет как новенький.
— Я тебе смою! — внезапно вскинулся Данька, — может, как раз из-за этой надписи этот листок и вырвали… и спрятали. А ну, дай сюда! — и он выдернул листок из рук Анзора.
Анзор удивленно покачал головой.
— Что ты так нервничаешь, да? Не хочешь смывать — не будем. Только из-за этого баксов сто, а то и сто пятьдесят потеряем, точно, да.
— А может я вообще его продавать не буду, понял? — огрызнулся Данька, заворачивая листок в рогожку и запихивая в пеналец. Анзор окинул его изумленным взглядом, а затем скривился и покачал головой.
— Не понимаю я тебя, Данька. Вроде взрослый уже, а все в какие-то фантики играешь, да. Надо быть практичней. Оденешься нормально, часики фирменные купишь… Начни к деньгами серьезно относиться и все тип-топ будет, да. Все девчонки твои. Будешь их в хорошие рестораны водить, на хороших машинах катать. И не придется ни в какую канализацию лазать, чтобы девочкам голову дурить, да.