— Включить аварийное освещение! Продуть кормовую цистерну! — крикнул Уильямс, но ничего не изменилось — то ли его не услышали, то ли матросы, которые должны были выполнить приказ, были ранены, то ли вышло из строя оборудование. Лодка оставалась темной и продолжала опускаться.
Вибрация усилилась. «Блэкфин» содрогался, как в эпилептическом припадке, и эти конвульсии стали сопровождаться звонкими зловеще-ритмичными ударами стали о сталь. Тысяча пятьсот двадцать шесть тонн металла и девятьсот тонн воды, до отказа заполнившей балластные цистерны, неумолимо тянули превратившуюся в стальной гроб лодку носом вниз — на дно, где чудовищное давление сомнет ее, как бумажный кораблик.
Брент уже чувствовал пронзительную боль в ушах и с ужасом предвидел, как лопнут переборки отсеков, как сжатый воздух, раскалившийся до нескольких сотен градусов, сожжет ему легкие, заставит захлебнуться собственной кровью еще до того, как в проломы хлынет забортная вода.
Тускло замерцали красные аварийные лампы.
— Осмотреться в отсеках! Доложить о повреждениях! — кричал Уильямс, и телефонист репетовал команды.
Но ответа не было.
Брент помогал подняться распростертым на палубе Питу и Такигути, и в эту минуту вибрация вдруг прекратилась. Смолкло и гудение генераторов.
— Прошли двести пятьдесят, — спокойно сказал Сторджис.
— Бэттл, ради всего святого, дифферент, дифферент! — крикнул в люк Уильямс.
— Продуваю, сэр. Горизонтальные рули вышли.
Брент почувствовал: лодка немного выровняла киль. Но он знал, что остановить спуск, пока «Блэкфин» не достиг гибельной глубины, почти невозможно. Но, похоже, Бэттл начал продувать цистерну сам, не дожидаясь команды Уильямса, которую мог и не услышать в этом хаосе… Тогда его находчивость и хладнокровие спасут их.
— Сэр, дивизион живучести докладывает: левый гребной вал и винт погнуты. Старшина второй статьи Фукумото заглушил моторы по левому борту. Разгерметизации нет. Два забортных клапана были повреждены, но их уже починили. Первый вспомогательный двигатель сдвинут с опор. Двое мотористов без сознания, у одного сломана рука.
— А аккумуляторы?
— Сведений нет, сэр.
— Добро. Движение в бесшумном режиме!
Лодка еще немного приподняла нос.
— Прошли четыреста.
Послышались гулкие разрывы глубинных бомб, но — где-то гораздо выше. Постепенно «Блэкфин», продувая носовую цистерну, замедлил безостановочное скольжение вглубь. Градус угла снижения стал нулевым Но спасительная глубина все еще в любую минуту могла оказаться губительной.
— Прошли четыреста пятьдесят.
Брент взглянул на манометр: белая стрелка плясала на отметке «220» — двести двадцать фунтов давило на каждый квадратный дюйм корпуса, и давление возрастало. По спинному хребту прополз колючий холодок.
Становилось все жарче, и воздух, пропитанный запахом пота и испарениями немытых тел, сделался неподвижно-густым и вязким. Волосы Брента стали влажными, насквозь вымокшая рубашка липла к телу. По отсеку распространилось зловоние — у кого-то в центральном посту случилась «медвежья болезнь».
— Эй, у кого там очко сыграло?! — крикнул Уильямс. — Привести себя в порядок!
В ответ донеслось смущенное бормотание.
— Глубина пять семьдесят пять, — безмятежным тоном доложил Бэттл.
— Сможете удержать ее на этой отметке?
— Отчего же не удержать, сэр? Удержим.
Брент услышал, как Уильямс пробормотал:
— Этого парня я представлю к награде.
По отсеку пронесся общий вздох облегчения: подводники переглядывались как осужденные на казнь, которым в последний миг сообщили о помиловании. И спасением они были обязаны двоим: энсину Бэттлу и старшине второй статьи Фукумото, которые действовали стремительно и по собственному разумению. Теперь можно будет отсидеться на глубине. Вспыхнул свет.
— Право на борт, средний ход. Больше вправо! Держать один-восемь-ноль! Акустик, включите-ка…
Сквозь удаляющийся шум винтов пробивались другие звуки — это тонул авианосец: гудела вода, посвистывал вытесняемый ею воздух, лопались и ломались переборки. Бренту показалось даже, что он слышит пронзительные вопли гибнущих людей. Возможно ли это? Доходят ли до него отчаянные крики тех, кто бьется в затопленных отсеках, умирая лютой смертью — той самой, которую он мысленно уже примерял на себя? Он старался не слышать этого, отвлечься на что-нибудь. Однако это было невозможно. На «Блэкфине» стояла мертвая тишина: подводники как по команде уставились в свои приборы.
— Идет ко дну, — нарушил молчание Уильямс. — А до него — шесть тысяч футов.
Миноносцы еще порыскали вокруг — явно для очистки совести — и отвернули к северу. Леденящие кровь звуки наконец стихли: агония авианосца прекратилась.
Старший механик Данлэп доложил о том, что лопасть винта погнута, вал искорежен, опорный подшипник руля сгорел. В море, на ходу, ремонт невозможен. У одного из мотористов — сотрясение мозга, у другого сломана рука. На поверхности лодка сможет делать не больше восемнадцати узлов и только шесть — в погруженном состоянии. Уильямс повернул к северу.
И наконец, проведя шестнадцать часов под водой, после тщательного поиска радарами и обзора в перископы, «Блэкфин» осторожно вынырнул, всплыл на белый свет. Когда Брент отдраил люк, свежий воздух ударил ему в голову, как залпом выпитый бокал ледяного шампанского. Стоя на мостике рядом с Уильямсом, он оглядывал безмятежную океанскую гладь, покрытую следами недавней катастрофы — вокруг кормы, насколько хватало глаза, плавали каски, обломки деревянной обшивки и настила, пустые баки из-под горючего, крыло от Ju-87, бутылки, бочки.
— Шансы уравнены, — пробормотал Уильямс. — Смотри! — Он вытянул палец. — Люди!
Брент подкрутил колесико бинокля и увидел спасательный плот, на котором теснились уцелевшие моряки с авианосца. Те, кому места не хватило, плыли рядом, вцепившись в его края.
— Подберем?
— Еще чего. — Уильямс махнул рукой в сторону юго-востока. — Пусть плывут в Томонуто. Погода хорошая, а морские ванны освежают.
Оверстрит и впередсмотрящие прыснули.
— Радио на «Йонагу», — приказал Уильямс. — Потоплен один авианосец, ударное соединение в составе крейсера и пяти эсминцев ушло курсом на Томонуто, скорость неизвестна. «Блэкфин» поврежден. Следуем в Токийский залив.
— Передать ТАКАМО?
— Да.
— Шифровать?
— Не обязательно. Весь мир и так знает, где мы и чем были заняты. Передай стандартным кодом — так будет быстрей.
Брент по переговорному устройству продиктовал Симпсону текст радиограммы и через минуту получил доклад о том, что радио ушло и прием подтвержден.
Уильямс как-то неловко потоптался на месте и сказал:
— Как только можно будет, надо устроить в столовой службу за упокой души адмирала Аллена. Явиться всем свободным от вахты. — Он прикусил губу и с несвойственной ему неуверенностью добавил: — А ты — как хочешь. Смотри сам.
Брент молча смотрел перед собой, все еще испытывая гнев и скорбь. Потом опустил бинокль:
— Самураи сказали бы: «Чтобы меч жил, его надо вынуть из ножен». — Он обеими руками стиснул леер. — Я стараюсь убедить себя, что адмирал, как боевой клинок, сломался в схватке и что самой своей смертью он нам помог. — Он снова поднял бинокль к глазам. — На отпевание приду.
Уильямс кивнул, улыбнулся. Потом медленным, плавным жестом обвел штилевой океан.
— Мы уравняли шансы.
— Да, — проговорил Брент, не отрываясь от бинокля. — Уравняли. Теперь Фудзита ударит по ним. Против «Йонаги» — авианосец, крейсер, десять эсминцев. Шансы равны.
Уильямс издал негромкий смешок.