Снова послышались возгласы одобрения, которые прервал голос Питтмэна:
- Сэр, а что если события будут развиваться по наихудшему сценарию? Представим, что "Йонага" затонет или не выйдет в точку рандеву. Энсин Бэттл прав: горючее у нас кончится, а от Томонуто до Японии - две тысячи миль.
- Верно. На этот случай ЦРУ вот здесь, на северной оконечности архипелага Палау, держит танкер. Он замаскирован и стоит в Коссоле на якоре. От нашего квадрата это всего триста восемьдесят миль: дойдем и заправимся.
- Правительство Палау даст согласие на наш заход?
- Они посмотрят на это сквозь пальцы. Джентльмены, приказываю готовить лодку к походу. Через час сниматься со швартовов. Все свободны.
Оживленно переговариваясь, офицеры потянулись к выходу из кают-компании. Из камбуза выскочил Пабло Фортуне и метнулся в столовую, где, размахивая руками, принялся пересказывать ошеломительные новости десятку матросов.
..."Блэкфин" в туче водяной пыли и пены шел курсом на юг, делая двадцать один узел. Хотя поход был смертельно опасным, почти самоубийственным, Брент, оказавшись в открытом море на захлестываемом волнами мостике лодки, мчавшейся как бешеный бык, испытывал ликующее чувство. Он засмеялся и крепче вцепился в ветрозащитный экран, а многоликая, переменчивая стихия без передышки обрушивала на стальной корпус новые тяжкие удары волн.
Когда пересекли тридцатую параллель, пришлось еще прибавить ходу, чтобы преодолеть Гольфстрим, скорость которого была три узла. Небо потемнело, и в течение многих дней солнце светило тускло и мутно, и Брент то и дело слышал, как чертыхается штурман Чарли Каденбах, которому никак не удавалось "взять солнце" в рассветных и вечерних сумерках. По Женевским соглашениям, "Блэкфин" не имел права нести на борту современную ИНС [инерциальная навигационная система].
Верхнюю ходовую вахту несли четверо впередсмотрящих - по числу сторон света, - рулевой и вахтенный офицер. Все шестеро были в штормовых куртках и не расставались с биноклями: было вполне вероятно, что арабская субмарина типа "Зулус" или "Виски" подкарауливает их в засаде. На противолодочные зигзаги времени не было, и Аллен, рассудив, что лучшая защита от притаившейся лодки - это скорость, всецело положился на мощь четырех силовых установок "Блэкфина" и на острое зрение вахтенных на мостике. От них требовали постоянной бдительности и настойчиво объясняли приметы опасности - обтекаемый, почти сливающийся с водой темный корпус, тонкий штырь перископа или таинственная полоска, с быстротой молнии мелькнувшая на поверхности воды. Лодка шла без ходовых огней, и мостик ночью освещался лишь слабой лампочкой гирорепитера и красновато-мглистым свечением из открытого люка, ведшего в рубку. В качестве меры предосторожности все водонепроницаемые переборки были задраены, и лодка в любую минуту была готова к срочному погружению. Чуть только радар засекал впереди какое-либо судно, "Блэкфин" отворачивал далеко в сторону, избегая встречи.
Когда вошли в "лошадиные широты", ветер стал резко и беспричинно менять направление: то швырял в лицо сорванные с волн колючие брызги белой пены, похожей на вату из продранного тюфяка, а то гнался за лодкой и тогда не чувствовался вовсе. На подходе к Антильским островам и дальше к юго-западу небо затянула густая пелена кучевых облаков, сбивавшихся в угрюмый ком черно-серых грозовых туч. Море стало похоже на расплавленный свинец. Близился шторм.
К югу от экватора ураган погнал на них огромные водяные горы: лодка таранила их и пробивала насквозь, вздымая высокие, как после взрыва торпеды, столбы воды. Вода прокатывалась вдоль всего корпуса, закрывала его целиком, словно лодка погружалась, захлестывала потоками мостик и через закрытый, но не задраенный люк проникала в рубку. За каждой водяной горой следовала пропасть, в которую соскальзывал "Блэкфин", и обнажавшиеся винты ввинчивались в воздух - тогда все тело лодки сотрясала крупная дрожь: каждый болт, каждая заклепка ходили ходуном. Слетев вниз, как лыжник по склону, субмарина на миг оказывалась в долине между гор, где стихал ветер, но в этом безмолвии вздымавшийся впереди очередной водяной утес внушал еще большую угрозу. И снова лодка, задирая нос, таранила нового врага, и все повторялось сначала.
К счастью, в проливе Мона, между Санто-Доминго и Пуэрто-Рико шторм стал постепенно стихать, перемещаясь к югу и западу и оставляя за собой безмятежно голубое небо и спокойное море. Введя лодку в пролив, ближе к берегу Санто-Доминго, Аллен, чье настроение было под стать благостному штилевому морю, сказал:
- Эспаньола, жемчужина Антильских островов. Живая история: испанские галеоны, груженные золотом, Дрейк, Морган, Кидд, капитан Блад - кто здесь только не плавал!
- А теперь плывет "Блэкфин".
Адмирал рассмеялся:
- Ты прав, Брент. А теперь плывет "Блэкфин".
Лодке потребовалось двое суток, чтобы пересечь Карибское море, потрясшее Брента своей красотой и показавшееся после штормовой Атлантики особенно мирным, теплым и ласковым. Кротость эта, однако, была обманчива: и здесь в считанные минуты начинались яростные штормы. Впрочем, к их лодке море отнеслось благосклонно.
Сияющим утром они входили в Кристобаль, порт на карибской стороне Панамского канала. Миновав волнорез и продвигаясь в залив Лимон, они заметили, что маяк на берегу "окликает" их. На мостик был вызван Пит Ромеро, просигналивший ответ.
- "Вход в канал разрешен, - читал он адмиралу световые сигналы. Возьмите на борт лоцмана".
В эту же минуту впередсмотрящий крикнул:
- Катер на высокой скорости, пеленг три-два-пять, дальность тысяча!
- Добро. Стоп машина! - приказал адмирал. - Палубной команде приготовиться принять катер с левого борта.
Вдоль лодки скользнул маленький быстроходный катер, и по штормтрапу на палубу, а с нее на мостик поднялся невысокий смуглый человек - явный латиноамериканец - и, топорща дружелюбной улыбкой черные усы, представился:
- Педро Гарсия.
Мельком глянув на гирокомпас, он продолжал:
- Предлагаю курс один-семь-ноль, малый ход.
- Добро, - Аллен кивнул Бренту, который был в этот день дежурным по кораблю.
Тот отдал приказ, и "Блэкфин" медленно двинулся к первому шлюзу. Гарсия, показав на него, произнес с гордостью: