– Любовника ищешь? – спросила Мариша.
Голос ее прозвучал так буднично, что Данила сразу успокоился:
– Типа того. – И кивнул на свечу: – У нас что, электричество отключили?
– Да нет. Просто захотелось.
Ей, значит, захотелось, а его чуть кондрашка не хватил. Дан невесело усмехнулся. Надо взять себя в руки, а то он в каждой тени видит наемного убийцу с катаной в руках и с «Вулканом»[7] от бедра.
– Ты чего еще здесь? – Дан упал на кровать, та жалобно скрипнула. Мариша назвала его трусом и сказала, что жить с ним не может – он уверен был, что не застанет ее дома, что она давно рассовала вещички по рюкзакам и умотала. – Я слишком рано вернулся?
Он говорил с ней резко, зло. Это из-за алкоголя. Он ничего не мог с собой поделать.
Мариша проигнорировала вопросы:
– Чем закончилось совещание?
– Да так, ничего особенного. Решили полковника твоего расстрелять на рассвете.
Дан зарылся лицом в подушку. Не мог видеть испуга на лице своей девушки. Своей бывшей девушки. Хотелось лично приставить ствол к затылку ленинградца.
Глава 6
Смертник
Пройтись по плитам Дворцовой набережной, под загнутыми книзу крючками давно погасших фонарей. Зацепиться взглядом за шпиль Петропавловской крепости, на верхней башенке которой установлена огнеметная батарея. Перекинуться парой слов с молодым рабочим в непромокаемой робе, который кормит карпов в канале, где их разводят. И мосты, мосты, много мостов… Гулять после зачистки у западного шлюза, отдыхать, не замечая зенитных установок, направленных в небо на случай атаки зомбоптиц. И чтобы влажный, холодный даже, ветер в лицо. Свежий ветер…
В камере смертников было затхло. Никакого движения воздуха, ни дуновения.
И воняло здесь несусветно – дохлятиной воняло, будто кто-то умер тут и пролежал пару недель, а потом, когда труп убрали-таки, камеру даже не подумали обработать хлоркой. Хотя тогда бы воняло тоже, но как в общественном сортире.
После допроса Самара чувствовал себя немного разбитым. Он усмехнулся окровавленными губами. Чувства юмора еще не потерял, уже хорошо. Вот только ребра болят; если бы не ребра, вообще все было бы прекрасно. И зубов не хватает, ну и ладно, их же много во рту, жалко, что ли, пято́к? Нет, не жалко. Обидно только. Допроса-то никакого не было. Самара настроился хранить молчание, а когда станет невмоготу, путать дознавателей, сливать им дезу, ибо у всякого предательства есть предел. Он отказался воевать на стороне зомбаков, но он патриот Ленинградской коммуны, он любит родину, вот только бы избавиться от некоторых уродов в Верховном совете да заменить министра обороны… Но его вообще ни о чем не спрашивали – просто били. Молча. Умело. Стараясь доставить максимум «удовольствия», но не зашибить насмерть. Очевидно, полковник еще нужен Тихонову. Показательная казнь – это вроде отчета о проделанной работе. У Лобного места выставить ленинградского шпиона на всеобщее обозрение, рассказать о былых его подвигах, приписать пару-тройку несуществующих преступлений нынешних – это политика, это понятно. Гнев должен обуять народ. Плебс таки измыслит своими мозжечками, что дружба с Питером закончилась, нынче Москва и Северная Пальмира – враги навек…
Скорее бы уже казнь. Там, на площади, хоть свежий воздух. Подышать перед смертью всласть. Если получится, плюнуть Тихонову в лицо, будто ордынец какой. Все ж лучше, чем нюхать здешнюю вонь. А как сейчас хорошо на берегу Финского залива…
…Они приехали тогда на БТР в сопровождении взвода бойцов в двух бронированных автобусах. Для министра горючки не жалели. Мало того, для Багирова «восьмидесятку» подвергли суровому тюнингу. Десантное отделение обшили бархатом, под который впихнули поролоновые подушки, – чтобы генерал не набил шишку, если ему вдруг захочется встать по стойке смирно. Кое-кто даже шутил, что броневик Багирова – это палата для буйно помешанного, что отчасти соответствовало истине, ибо в гневе генерал был грозен. Но где вы видели палату с баром, холодильником, небольшой библиотекой, набором для шашлыка и гриля? В БТР Багирова все это имелось.
– Приехали, товарищ генерал.
Багирову помогли выбраться из бронетранспортера. С годами генерал не становился стройнее. При росте в метр семьдесят его полтора центнера выглядели слегка избыточными.
– Ну-с, товарищи, чем вы хотите меня порадовать?! – зычно гаркнул генерал.