Вначале вспомнил, как почти по тревоге уезжал из академии, вспомнил с добродушной усмешкой. Получив тогда в отделе кадров предписание, забежал в общежитие, чтобы наскоро собрать чемодан — через полчаса отправлялась попутная машина. Вошел в комнату и увидел на столе ворох моих вещей. А на видном месте была записка с двумя строчками размашистого почерка Газукина: «Прощай, друг! Уехал на фронт. Извини за чемодан. Саша». Вот так, значит... Сосед по койке, лучший друг ограбил средь бела дня — взял мой чемодан, поскольку своего не оказалось, и уехал. Хорошо, что другой сокурсник выручил, ссудил спой чемодан, а то хоть связывай ворох пожитков веревкой да через плечо. Эх, Сашка... Славный парень и танкист лихой, где ты сейчас?
Воспоминания о Сашкиной манере действовать напрямик, о «пожарных» сборах в общежитии отодвинулись, постепенно растаяли — не они гнали сон от меня. Тревожило то главное и кровное, что было у всех советских людей о умах и сердцах — тяжелое положение на фронтах в первые месяцы войны. Вероломные, бандитские удары на зорьке воскресного дня по приграничным районам и западным нашим городам — это, выражаясь по-военному, фактор внезапности. Он мог обусловить на первых порах и неудачные ответные действия, и какую-то неразбериху на отдельных участках, и даже очаговую панику. Ведь трудно сразу драться в полную силу, когда неожиданно наносят удар в спину. Но сама война, навязанная нам гитлеровской Германией, такой уж полной внезапностью, наверное, не была. Вспомнить, как рассуждали на этот счет в военных кругах, у нас в академии. Очевидно же, имели какую-то информацию о назревающей опасности и в самых высоких инстанциях. Если да, то почему не принимались должные меры? А с другой стороны, откуда тебе, новоиспеченному капитану, известно, что не принимались? Возможно, было сделано многое, да но все — сил и средств не хватало. «Почему? — криком кричала душа. — Почему сегодня фронт не на границе, а почти под Москвой?» И хотелось одного, о чем я думал без малейшей бравады, хотелось поскорее на передовую, чтобы встретиться с врагом в бою. Коль придется погибнуть, знать, такова судьба. Но Родину мы, военные люди, должны отстоять. Нас учили и готовили для этого.
Утром в числе первых я доложил о прибытии старшему начальнику, занимавшемуся формированием, пожилому подполковнику.
— Начальником штаба части назначены, товарищ капитан? — вроде бы уточнил он, всматриваясь в мои документы и не поднимая глаз на меня самого. — Ясно. Так и запишем. Хотя формируем теперь уже не бригаду, как предполагалось, и даже не полк, как в вашем предписании указано, а отдельный танковый батальон.
— Почему батальон? — спросил я машинально.
Он затянулся табачным дымом, прежде чем ответить.
— Танков мало, — сказал угрюмо. — Не хватает танков... — Вернул мне документы: — Приступайте к делу, начальник штаба отдельного батальона.
— Есть! — ответил я, не задавая больше вопросов.
И включился в работу, которой у начальника штаба в период формирования части, как говорится, по горло. Тем более что и самого штаба как организующего ядра пока еще тоже но существовало. Надо было принимать личный состав, изучать командирские кадры, заниматься укомплектованием подразделений, организовать службу нарядов, решать множество вопросов, связанных с питанием и обмундированием людей. Сроки по-военному предельно сжатые, а ресурсы, опять же по-военному, крайне урезанные.
Комбат майор В. П. Шипицын, видя и понимая ситуацию, сказал ободряюще и вместе с тем требовательно:
— Думай, действуй, выкручивайся, начальник штаба. Наводи в части военный порядок.
В заботах и трудах (от темна до темна на ногах, по нескольку часов сна-полузабытья) прошла неделя.
В октябре подоспела очередная партия уральских танков — Урал-батюшка ковал и ковал оружие для фронта. Мы приняли свой комплект боевых машин, присоединили платформы с ними к нашему железнодорожному эшелону и после непродолжительной поездки разгрузились на станции Одинцово. Своим ходом перегнали танки в район Кубинки. Большую и сложную работу по обкатке новых машин экипажи проделали без единой поломки и заминки, личный состав трудился не жалея сил, командиры толково распоряжались. Я с удовлетворением подумал, что в батальоне уже чувствуется «военный порядок», не зря мы старались там, в пункте формирования. Но тут же и подавил в себе несколько горделивое чувство: рано делать какие-то выводы, поглядим, как покажут себя танкисты в предстоящих боях.