Улучив момент, когда "мессеры" проскочили над нами и ушли в сторону, чтобы повторить заход, я резко убрал газ и нырнул в ближайшую балку. Вижу, на дне ее - небольшой зеленый лужок. Точно под цвет нашего У-2. Сажусь, и через несколько секунд самолет замирает как вкопанный. Пусть теперь фашисты нас ищут!
Порыскали "мессеры" над нами, порыскали, да и ушли восвояси. Решили, видно, что свалили меня.
Вылезли мы с дядей Романом из самолета. Сели на травку. Смищук спрашивает:
- Що, сынку, техника отказала?
А я, чтобы не пугать человека, говорю спокойно:
- Да, с мотором что-то, дядя Роман. Отдохни немного, я сейчас...
И полез на крыло, будто осматривать двигатель. Вижу, старик мой так ничего и не понял и фашистов не видел. Что значит впервые в воздухе. И я сам, когда летать начинал, мало чего видел - от крайнего напряжения и скованности. Если сказать теперь Смищуку о "мессершмиттах", о том, что были с ним на волосок от смерти, - плюнет на мою "уточку" и пойдет домой пешком. Это для пехоты куда надежнее. А мне приказано доставить Героя честь честью. Так я ничего и не сказал дяде Роману.
Посидели мы еще полчаса - в воздухе было спокойно - и полетели дальше. Минут через десять глянул в зеркало: как там мой Герой себя чувствует? На лице старика блуждала счастливая улыбка. Он с высоты узнал свое родное село. Заерзал на сиденье и вдруг пришел в неописуемый восторг, разглядев у разбитой церквушки свою белую хату.
Самолет низко прошел над крышами. Никто из хаты Смищука не вышел. Дядя Роман помрачнел, с беспокойством завертел головой. И вдруг снова просиял, показывая мне на землю пальцем. Там, на зеленом поле, белели десятки женских платков. Колхозницы работали на прополке.
Я направил самолет в их сторону, сделал круг. Выбрав площадку поровнее, аккуратно посадил машину. Женщины и девчата уже бежали со всех ног к нам. Вскоре У-2 был взят в плотное кольцо.
- Бабоньки, бачите - та це ж дядько Роман! - удивленно проговорила подошедшая ближе всех сероглазая девушка в белом платочке. И тут все хором закричали:
- Тетка Пракседа, тетка Пракседа! Твой дядько Роман приихав!
Поправляя на бегу платок, к самолету спешила пожилая женщина. Смищук, счастливо улыбаясь, пошел ей навстречу.
- Роман, неначе ты? - осекающимся голосом сказала тетка Пракседа.
- Я, стара, я!
- Звидкиля ж ты взявся?
- С фронта, Пракседа. На побывку пустили, летчика вот предоставили...
Вот они замерли, крепко обнявшись. Видно было, как вздрагивала от рыданий сутулая спина тетки Пракседы.
- Та ты що, стара? Радоваться треба, а ты... - бормотал Смищук подозрительно хриплым голосом.
Успокоившись, тетка Пракседа стала разглядывать мужа.
- Ба-а! Та в тэбэ ж Золота Зирка! Як же ты ее заробыв, Роман?
- Як? Як вчилы командиры, Пракседушка. Там, на фронте.
И дядя Роман озорно подмигнул жадно глядевшим на них женщинам и девчатам.
Под виноградными лозами
1
Наш аэродром располагался у села Михайловка. Вдоль взлетной дорожки зеленела лесозащитная полоса. В ней мы прятали свои самолеты, и надо было хорошо присмотреться, чтобы увидеть между деревьями трехлопастный винт или пушку.
В тот день я получил задание сопровождать восьмерку штурмовиков. В десять часов утра четверку наших "яков" выкатили из-за деревьев на летное поле, хорошо прикатанное катками, и мы, надев парашюты, забрались в кабины.
Вокруг моей машины с ветошью в руках ходил техник Иван Захарович Петров. На крыле он вытер бензиновые потеки. Потом, присев на корточки, внимательно осмотрел шасси. После этого подошел к хвосту "яка", поскреб там что-то пальцем...
- Захарыч! - сказал я. - Да сядь ты, отдохни. Сейчас пойду на взлет, все опять в пыли будет.
- Отдыхать, командир, опосля будем, когда война кончится. А машина, словно человек, тоже ласку любит. Ты ее вовремя смажешь, подтянешь болтик, и она тебя в трудную минуту выручит. Бои-то какие идут! Раз пять на день вам подниматься приходится.
Я включил приемник и в наушниках услышал приятный басок:
- Денисов! Я - Пошивальников. Иду к вам!
Над аэродромом показалась восьмерка штурмовиков. С КП взлетела зеленая ракета. Мы запустили моторы, взлетели, и вся группа пошла к линии фронта.
Над селом Прохоровка висела шапка густого дыма. Казалось, вся земля горела. Там, внизу, шло гигантское танковое сражение. Штурмовикам была поставлена задача: нанести удар по танкам противника, спешившим к Прохоровке.
На подходе к цели мы попали под зенитный обстрел. Штурмовики резко снизились и ударили из пушек и пулеметов по сопровождавшей танки пехоте гитлеровцев. Подойдя еще ближе, "илы" сбросили бомбы и стали разворачиваться домой. В этот момент зенитный снаряд угодил в машину ведущего - капитана Пошивальникова. Дымивший "ил" тянул на свою территорию, но высоты было мало, и летчик посадил самолет на нейтральной полосе.
Мне было хорошо видно, как несколько фашистских танков, шедших в атаку, круто отвернули от боевого порядка и направились к машине Пошивальникова. Вероятно, враги намеревались взять в плен экипаж нашего штурмовика.
И тут от группы уходивших на свой аэродром "илов" отваливает один самолет и со снижением идет в сторону подбитого товарища.
"Неужели еще одного срезали?" - подумал я с тревогой и запросил по радио:
- Кто вышел из строя? Почему не идете на точку?
- Я - Гридинский! - раздался в наушниках спокойный голос. - Хочу глянуть, что с командиром. Может, помочь чем надо...
"Помочь". Вот чудак! Чем же теперь поможешь Пошивальникову? Тем не менее я со своим напарником пошел за Гридинским.
Вот штурмовик сделал небольшой круг над нейтралкой, выпустил шасси и... начал снижаться!
"Что он делает?! - мелькнула мысль. - Там же все окопами изрыто! Стоят сгоревшие танки, искореженные орудия... С ума, что ли, спятил этот Гридинский?"