Бекетов побледнел, золоченый коробок дрогнул в его руках, и он возвысил голос:
— Как говоришь, казак! Разве не видишь — перед тобой губернатор, а рядом — его сиятельство.
— Много на Руси господ, каждого не упомнишь.
— Горд ты, братец, и неучтив очень.
— Что ж нам учтивыми быть? Живем хуже некуда. Все наше добро на растрюк пошло. Когда на казакованье переселяли, много сулили. А теперь, почитай, пять месяцев жалованья нет. А тут, окромя обязательной эстафетной гоньбы, надобно снаряжать конвой и иметь разъезды в степи к отвращению воровских набегов…
— Где атаман станишный? — уже грозно спросил Бекетов.
— Атаман разъезды проверять уехал, я за атамана, — все так же спокойно ответил рыжебородый.
Лицо губернатора передернуло. Он только скрипнул зубами. Взять бы смутьяна, да в охране всего четыре драгуна, а казаков десятка три, и все при оружии. У кого пистоли, у кого сабли.
— Смотрите же у меня… — только и прошипел Бекетов.
Возок дернулся. Лошади понеслись вскачь. Губернатор приговорил Григория Касьянова, яко первого возмутителя, всего зла зачинщика, в силу статей воинского артикула, к жестокому наказанию. Велено было, на страх другим, нещадно стегать его на астраханском базаре, а затем на станичной площади. После заклепать в железа и послать на канальную работу. Остальных копановских казаков приказано было отправить в Кизляр на вновь заводимые плантации.
Жену и десятилетнего сына Касьянова губернатор взял к себе в имение, в дворовую работу…
Но Григорий не утоп. Падая в воду, целил глазом на смолистое днище завозни[1]. В плоскодонной завозне возили кирпич и лес для крепления берегов. Рассохлось судно, и вытащили его на берег, осмолили. Вода прибыла, и оказался нос перевернутой завозни в воде. Видел Касьянов, как не раз, купаясь, подныривали туда городские мальчишки. Тогда и решил осуществить давний замысел.
Самой тяжкой работой астраханские острожники считали канальную. Многие годы роют этот канал, и конца работе не видно. Будучи в Астрахани, император Петр I указал строить адмиралтейство ближе к порту, и кругом соорудить палисад со рвом и валом, и ворота сделать к Волге, и служителям адмиралтейским строиться там же…
Забили сваи порта, возвели адмиралтейство, построили казармы, но отошла Волга в сторону, песчаную косу намела у причала. Адмиралтейство совсем на сухом месте осталось. Тогда решили астраханские власти прорыть к адмиралтейству канал и вести его далее на соединение с рекой Кутумом. Рядом с адмиралтейством — церковь во имя апостолов Петра и Павла. Прямо против Мочаговских ворот Белого города высился окруженный частоколом деревянный острог. На работу колодников водили мимо церкви. С недоброй ухмылкой они говорили: «Петру и Павлу помолимся, офицеру поклонимся, железа и разломятся…» Однако редко побег удавался. Пойманных засекали насмерть. Да и жизнь колодничья не лучше. В вязкой болотной хляби забивать сваи, копать зыбучий мокрый песок, бросая его на трехаршинную высоту, протаскивать по мелководью тяжелогруженые барки и завозни — такой удел выдерживал не каждый. И нет возможности стряхнуть с потного лица налипших комаров и мошек, нет времени прихлопнуть присосавшегося к шее овода. За малейшую остановку — хлесткий ожог калмыцкой плетью вдоль спины. Или удар в пах кованым офицерским штиблетом.
Отводили душу вечером, в острожной вонючей клети, когда солдаты, замкнув засовы, играли в зернь. Судьба свела Григория с людьми такого закала, для которых не было другого дела, как жить на воле, бродить без паспорта, перебиваться временной работой, при случае ходить на разбой, а уж когда попадались — сидеть на цепи.
Сидя на мокром глиняном полу, колодники играли в «матушку», «царапки», «овечки»… Игры состояли в подбрасывании и ловле камешков. Подбрасывать нужно в определенном порядке и ловить заранее установленное количество камешков. Проигравшему щелчки по лбу. Когда игра наскучивала, ложились на растрепанные чаканки. Кто-нибудь заводил любимую бурлацкую песню:
Гремел засов, и входил офицер. Бил наотмашь первого попавшегося. Кричал матерно:
— Завыли, сучьи дети. На волю захотели? Колодки набью на шею, так не до песен будет. Аль не знаете — сидеть тихо.
Так блюло острожное начальство предписание «о тихости колодников», написанное собственноручно Екатериной II в «Уставе о тюрьмах».
1
Заво́зня — большая плоскодонная лодка, с развилками на корме и носу, по которым ходит канат; род речного баркаса, который завозит и закидывает якорь, когда судно идет завозом. Возили на ней и тяжести.