О нет, он согласен идти день и ночь, лишь бы только не возвращаться в Усолье. И надо уходить как можно скорее, как можно дальше от рокового места. Наверно, его уже разыскивают, а если поймают — ну, тогда прощайся с жизнью, Андрей свет Степанович!
Дни стояли солнечные, тихие и прозрачные, последние дни июля. Перед Андреем впервые за всю его жизнь так широко раскрывалась во всем своем величии первозданная красота реки, лесов и лугов. Впервые встречал он утреннюю зарю на камском берегу, лежа на росистой траве, и разбудил его не стук в окно конторского рассылки, а птичий щебет, кряканье уток, звонкое гоготанье гусей, резкие крики чаек. Умывшись, он тронулся дальше в путь. Берег то круто поднимался над водой, то опускался понизью, поросшей травой и кустарником, или песчаной косой уходил далеко в реку. Вон впереди высоко над водой поднялась крутая косматая вершина. Тесно встали на ней темно-зеленые пихты. Зайдешь в лес и не надышишься. Выйдешь на опушку — перед тобой густо поднимутся стрелки иван-чая, все в пушистых завитках. В одном месте наткнулся Андрей на медвежий след. Неподалеку оказался малинник. Боясь заблудиться, беглец все время держался близко к берегу.
День уже подходил к концу. Солнце скрылось за темной гривой дремучего леса. Андрей вышел на берег в том месте, где он, точно срезанный, спускался в воду обрывом, и снова залюбовался открывшейся перед ним картиной. Кама вся точно горела в закатных лучах; из-за острова, сплошь поросшего ольхой и тальником, показались два лебедя. Большие гордые птицы медленно плыли по светящейся воде, точно вылитые из серебра. Белокрылые чайки с криком летали над рекой. То тут, то там всплескивала рыба.
Вот бы жить в таком благодатном месте, сам-друг с матерью-дубравой, ловить рыбу в тихих заводях, стрелять дичь, собирать лесные ягоды, грибы. Воображение уже рисовало ему, как он, молодой, но искусный охотник, будет славен по всему Прикамью. Он убьет самого матерого медведя в парме за Чуртаном, и тогда все усольские девушки заговорят о нем.
— Ты какого лешака тут шары пялишь? — вдруг раздался за спиной грубый окрик, и чья-то тяжелая рука легла на плечо.
Андрей оглянулся: перед ним стоял ражий детина, губастый, глазастый и, главное, вооруженный — за кушаком у него торчал топор, а из-за голенища выглядывала рукоять кинжала. Это было настолько неожиданно, что Андрей не сразу пришел в себя, а, опомнившись, понял, что пропал. Бежать, но куда? Решение возникло мгновенно. Прыжок — и он в воде. Нырнув чуть не до дна, Андрей поднялся на поверхность и, изо всей силы работая руками и ногами, поплыл к острову. Сзади, с берега, послышался звонкий свист. Такой же свист раздался и со стороны острова.
Плыть было трудно: мешала одежда. Но сознание опасности прибавляло сил. Саженях в двадцати от себя Андрей видел песчаную отмель и плыл прямо на нее. Течением сносило, и чем дальше, тем яснее он чувствовал, что не доплывет. Сильная струя воды преграждала путь. Андрею сделалось страшно. Мускулы напряглись в последних отчаянных усилиях.
И тут до слуха его долетели всплески воды под ударами весел. Со стороны острова легко и быстро вынеслась остроносая лодка. На ней сидели двое. Не прошло и минуты, как лодка очутилась рядом с Андреем. Сидевший на корме усатый молодец в шапке, лихо сдвинутой на затылок, крикнул:
— Давай руку!
С помощью усатого Андрей забрался в лодку, едва ее не перевернув, за что тот сердито выругал его.
— Кто таков?
— По правде говоря, и сам не знаю… Если вы добрые люди, так сжальтесь…
— Ты не виляй хвостом, — недовольно заметил усач, — Выкладывай как на духу. Лучше будет.
— Беглый я, вот кто, — решил признаться Андрей. Сидевшие в лодке показались ему не похожими на полицейских служителей.
— Сразу так бы и говорил. Чего ж ты с берега-то сиганул?
— Да там один схватить меня собирался.
— Ха-ха-ха! — засмеялся сидевший на веслах вихрастый парень. — Это Илюха его пужанул.