– Ого! – почесал затылок Семен Захарьевич. – Деньги немалые. Почитай год поливачу работать надобно, а буднику и того больше, чтоб такое богатство получить.
– Вот и раскинь умом, какова корысть у Егорки.
Мастер, резко повернувшись, широко зашагал к мужикам, строившим буд.
– Захарьич! – крикнула старуха. – А отвар?
Но тот только махнул рукой и прибавил шагу.
Работа подходила к концу. Поливачи сверху насыпали вершок золы, а будники натаскивали елового сушняку для запалу.
– Егор, подь сюда, – позвал Семен Захарьевич серого от зольной муки, уже не молодого, мелкого в кости худощавого мужика.
Тот спрыгнул с буда.
– Чего тебе, Семен Захарьич? – смахивая со лба капли пота, спросил Егор.
– Ты где этой ночью промышлял?
Егорка весь сжался, настороженно замер, только глаза его испуганно бегали из стороны в сторону.
– Правду говори, все равно дознаюсь!
– Да я до зазнобы своей в Соколовку ходил, – ответил, заикаясь, Егорка. Пот струйками побежал по его лицу и тонкой жилистой шее, оставляя грязные следы.
– Врешь, рыбья кость, наговаривать на меня вздумал, – замахнулся огромным волосатым кулаком Захарьевич.
Тот упал на колени и, простирая к будному мастеру руки, завопил:
– Прости, Семен Захарьевич, отец родной! Не хотел я, бес попутал. Прости! Век холопом твоим буду.
Семен Захарьевич отшатнулся и, отирая брезгливо руки о порты, будто вымарал их в грязи, бросил в лицо Егору:
– Иуда! Закрой пасть свою смердящую. Артель судьбу твою решать будет.
Точно огнем обожгло Егорку. Он протяжно завыл, наклонился к земле, сгребая крючковатыми пальцами осыпавшуюся с буда золу, а потом, резко вскочив на ноги, швырнул ее в лицо мастеру и бросился бежать.
Семен Захарьевич закричал мужикам, чтоб догнали Егорку, но тот, мелькнув напоследок рваными портами, исчез в кустах.
– Что содеялось? Кого ловить надобно? – подбегали мужики к яростно трущему запорошенные глаза мастеру.
Принесли воды. Семен Захарьевич умылся. Оглядев собравшихся, хотел было он рассказать о доносе, но потом передумал.
– Чего собрались? Не ярманка, чай. Всем обедать! – распорядился он.
2
Отлеживалась Алёна в землянке у поташных дел мастера более месяца. Привез ее Семен Захарьевич в будный стан под утро, в телеге, чуть живую, в бреду. Огнем пылало истерзанное кнутом тело, раны кровоточили. Семен Захарьевич, как с дитем малым, возился с Алёной: отпаивал отваром из трав целебных; к ранам прикладывал шалфей пареный, печенку телячью из-под ножа; утешал словом ласковым в ночном бдении у постели, а когда начала отходить Алёна от болезни да по землянке прохаживаться, повеселел Семен Захарьевич. Детей не дал Бог в семью мастеру и, глядя на болящую, будто на дочь родную, он впервые познал отцовскую радость.
«Спрятать. Ее надо непременно спрятать, – твердил он, спеша к землянке. – Отправить бы ее к себе домой – в Мурашкино, да нельзя, найдут. А здесь… Десять рублей – цена немалая. Может сыскаться еще один иудушка. Хотя чего я сполох-то поднял? – остановился Семен Захарьевич. – Может, у нее где отец с матерью, спрячут».
Когда он спустился в землянку, Алёна сидела у маленького подслеповатого окна и что-то мастерила из лыка.
– Смотри, дядька Семен, лукошко какое славное выходит.
Алёна подняла к свету поделку и рассмеялась.
– Собирайся, доченька, уходить тебе надобно, и немедля.
– Случилось что?
– Случилось. Стрельцы нагрянуть могут в любую минуту. Про тебя дознались.
Семен Захарьевич опустился на лавку.
– Может, обойдется еще?
Алёна уже привыкла к своему доброму, немного ворчливому, шестидесятилетнему, но еще моложавому с лица опекуну, и ей так не хотелось уходить из этой, уже обжитой за месяц болезни, от злого взгляда укрытой землянки.
– Нет! – замотал головой Семен Захарьевич. – Знать, Бог уже не за нас. Так что поторопись, доченька.
Алёна быстро повязала белый платок, обула ноги в лапти.
– Я готова, только мне идти некуда, – она развязала платок и снова села на лавку.
– Так уж совсем и некуда? – переспросил Семен Захарьевич. Алёна кивнула головой.
– Эх ты, пичужка малая, – вздохнул мастер. – Поживешь с недельку на дальней вырубке, а как утихнет здесь все, отвезу тебя к своей старухе в Мурашкино.
Семен Захарьевич покопался в сундуке, стоявшем под лавкой, и протянул Алёне узелок.
– Вот тебе два рубля с полтиной. Богатство не больно велико, но попервой пригодится, коли что со мной содеется.
Алёна запротивилась было, но мастер настоял на своем.