А затем… командование «Армии действия» возглавили командующий Третьей армией Махмут Шевкет-паша, примчавшийся на звук выстрелов из Берлина Энвер и другой герой революции майор Ниязи.
Кемаль снова оказался на вторых ролях.
Впрочем, ему в любом случае ничего не светило, так как он умудрился испортить отношения с командующим, и, как указывают некоторые документы, он был снят с должности и отослан в Салоники еще до смены руководства армией.
22 апреля члены разогнанного парламента приняли решение о смещении султана, а еще через несколько дней произошло кровопролитное сражение со стоящими на стороне султана воинскими частями.
Прекрасно организованная стараниями Кемаля «Армия действия» одержала победу и вошла в Стамбул, где встретила не менее яростное сопротивление особо рьяных защитников Абдул Хамида.
Особенно жестокие бои шли у здания правительства, где мятежники заблаговременно возвели баррикады.
Снова отличился взявший штурмом казармы бунтовщиков Энвер.
По занятию Константинополя, Махмуд Шевкет-паша окружил своими войсками дворец Йылдыз, где жил Абдул-Хамид, и прекратил все его сношения с внешним миром.
Лишенный пищи, воды и освещения, окруженный своими телохранителями и фаворитами, осыпавшими теперь его упреками, Абдул-Хамид через 2 дня выразил желание вступить в переговоры.
Вторая дивизия с боем взяла султанский дворец, и победители прошли победным маршем по столичным улицам, толкая перед собой длинную вереницу евнухов, шпионов и рабов султана.
Назначив себя военным комендантом, Махмут Шевкет-паша ввел в городе военное положение, и суды военного трибунала приступили к своей кровавой работе.
Отныне всех замеченных в сопротивлении властям ждала либо казнь, либо арест, либо ссылка.
Затем Шевкет-паша послал своих офицеров в провинции для сбора налогов.
Так под знаменем конституции и демократии армия на какое-то время установила в стране свой собственный контроль.
Окончательная развязка наступила 27 апреля, когда на совместном заседании палаты депутатов и сената в Святой Софии бывший великий везир Саит-паша зачитал столь долгожданную фетву шейх-уль-ислама о низложении самого кровавого в истории Османской империи султана и лишении его сана халифа.
Депутаты отправились во дворец, и глава делегации зачитал Абдул-Хамиду фетву о возведении на престол его брата Решида.
— Это судьба! — гордо ответил султан. — И все же Бог покарает творящих зло!
Ночью султана посадили на уходящий в Салоники поезд.
На пустом вокзале не было ни почетного караула, ни блестящих орденами царедворцев.
Выполнявший роль тюремщика Али Фетхи небрежно махнул рукой, и поезд медленно тронулся в ночь.
Так прозаично закончилась самая страшная эпоха в истории Османской империи…
Да, это было страшное время, и все же нельзя красить правление Абдул Хаида II только черной краской.
За 30 лет его нахождения у власти был построен ряд железнодорожных линий, доходы государства возросли вдвое, в судебную систему были внесены видимые изменения, открывались новые учебные заведения, и делалось многое другое.
Но в то же самое время другие государства, в том числе и соседние с империей, развивались намного быстрей.
Мы еще увидим, какое восхищение вызвала у Кемаля Болгария, в которую он был направлен военным атташе.
Но… никому не дано прыгнуть выше головы, и Абдул-Хамид II не являл собой исключения.
Причин тому было много.
«Больной человек, — говорил по этому поводу в 2002 году председатель Совета по высшему образованию Турции профессор Кемаль Гюрюз, — стал смертельно больным не без постоянного вмешательства в реформы консервативных кругов ислама, поэтому так и не стали реальностью принципы танзимата и конституции».
Была ли вина в этом султана?
Вряд ли, поскольку он был продуктом воего времени.
И если сам Кемаль в начале Освободительной борьбы будет часто прибегать к помощи религии, дабы не отпугнуть от себя население Анатолии, то, что же говорить о султане, который одновременно являлся и халифом?
— В нашем труде, — говорил Кемаль на одном из выступлений, — в наших усилиях мы по-прежнему будем опираться на бесконечную милость к нам и покровительство Аллаха и на несгибаемую волю и решимость нашей нации перед лицом любых трудностей…
Как тут не вспомнить Эклессиаста.
«Всему свое время, время собирать и разбрасывать камни…»