– Феодализм, насколько мне помнится, – это система поземельных взаимоотношений… Но при чем тут наше время? Уж как только не обзывали наше время: и бандитский капитализм, и капитализм стадии накопления первоначального капитала, и госкапитализм, и корпоративистский капитализм. А как же советские годы? Их вы тоже в феодализм зачислите? – Поповский, скосив глаза и пытаясь смотреть сквозь свои очечки, уперся внимательным, пристальным взглядом в Колосова.
Тот, кивнув головой, утвердительно ответил на вопрос оппонента:
– Совершенно верно. Ведь главное для феодализма не какие-то там земельные отношения, хотя сам термин и возник от слова феод, то есть земельный надел. Главное – это отсутствие свободного рынка. Не только рынка товаров и капиталов, но и рынка идей и человеческих устремлений. Это деление общества на две изолированные касты: дворянство и всех остальных. Так было устроено российское общество в начале XX века, так оно было устроено при советской власти, так оно устроено и сейчас. Дворянство тщательно охраняет свои привилегии, заботясь в первую очередь о том, чтобы не пустить на свою поляну чужаков. Это, кстати, порождает колоссальную проблему. Проблему тотальной неэффективности страны. А происходит это потому, что руководят в политике, бизнесе, образовании, армии и так далее не лучшие, а худшие. Это, кстати, понимал Сталин, который и создал систему «выдвиженцев».
– Правильно, правильно, ты ему про сталинских железных наркомов напомни… – громовым басом подал реплику Борзенюк.
– Молодых тридцати-тридцатипятилетних парней, частенько выходцев из самых низов, сразу ставил на самые ответственные посты в государстве, как щенят в бурную реку кидал. Выплывешь – молодец, вот тебе орден, плыви дальше, нет – пожалте в концлагерь. Другое дело, что принципиально изменить ситуацию «выдвиженцы» не могли. Через короткое время они, обласканные системой, допущенные к льготам и привилегиям, сами становились частью советской аристократии, начиная действовать по ее правилам. Она, советская аристократия, и разоблачение «культа личности» устроила по одной только причине – уж больно им не нравилось, что их можно вот так вот, запросто, и в концлагерь, как простых. Я думаю, что они руководствовались именно этим соображением. На многомиллионные жертвы, которые понес простой народ, им было наплевать. А когда исчез единственный фактор отбора, правящая элита в течение трех десятилетий окончательно выродилась, что и привело к крушению советского строя. И сейчас ситуация принципиально не изменилась. Сын министра в двадцать лет становится руководителем крупного банка, а дочь нефтяного олигарха – сенатором. И так далее. В то же время власть делает все, чтобы душить мелкую буржуазию, не дать ей подняться, встать на ноги, превратиться в самостоятельную мощную силу. Не буду приводить примеров, их – море, боюсь вас утомить. Упомяну лишь «челноков», которых правительство с завидным постоянством продолжает удушать своими постановлениями, – Колосов говорил с возмущением, чувствовалось, что о давно наболевшем. – За эти сто лет было только два кратковременных периода, когда власть советских вельмож ослабла настолько, что они сочли за лучшее дать свободу народной инициативе. Это НЭП 1921 – 28 годов и НЭП 1991 – 98 годов. Не удивительно ли, что нашей чиновной аристократии потребовалось примерно одинаковое время и в первом, и во втором случае для того, чтобы прийти в себя и снова закрутить гайки, и загнать народ в привычное стойло? В свое время даже Виссарион Белинский, которого, кстати, так любили коммунисты, написал: «Государства без среднего класса осуждены на вечное ничтожество…»