— Наоборот, я поражаюсь, что так долго не замечал, какая красавица живет рядом со мной на корабле!
— Даже в одном коридоре,— в голосе Мари звучал упрек,— в соседней каюте.
— А нельзя ли узнать,— поинтересовался Озеров,— почему именно сегодня вы такая особенно красивая?
— Отгадайте!
— Знаю! Маккензи сделал вам предложение! Нет? Компания решила переименовать «Атлантиду» в «Мари Флоранс»? Опять не угадал? Ах, какой же я дурак — вас ждет в Мельбурне жених...
— Нет! — энергично запротестовала Мари.
— Тогда возлюбленный...
— У меня нет возлюбленного, — Мари совсем близко подошла к Озерову.— И никогда не было.
— Не хотите же вы сказать...— Озеров недоверчиво посмотрел на нее.
— Нет, конечно,— Мари покраснела, но не опускала глаз.— У меня в жизни были мужчины. Я просто хотела сказать, что не было среди них любимого.
Разговор принимал опасный оборот, и Озеров поспешил переменить тему.
— Вы долго пробудете в Мельбурне, Маша?
— Не знаю... это зависит не от меня.
— Надеюсь, нам еще доведется встретиться здесь?
— Здесь,— ответила Мари,— или в другом месте...
— Так, значит, вы все-таки приедете к нам, в Советский Союз? Хотите, я вам дам свой адрес? Запишите.
Мари отрицательно покачала головой.
— Не надо, если приеду, я сама вас разыщу.
Они провели весь этот день вместе. Гуляли по палубе, купались, загорали, посмотрели кинофильм, посидели в кафе у бассейна, в том самом, где познакомились, и, конечно, постояли на смотровой площадке на корме. Говорили обо всем. О путешествии, о фильмах, о других пассажирах, о науке, об австралоантропе, о меню, обо всем, кроме главного…
Озеров понимал, что искусственными были сегодняшние веселье и беззаботность Мари. Мелькнула неприятная мысль: как она умеет скрывать свои чувства, притворяться! Какой это опасный человек. А вот сама-то она, Мари, хотела сделать в отношении его подлость или нет? Вначале — конечно. А позже? Очень хотелось верить, что нет. Потом он подумал: а могла ли она поступить так, как желала. Что-то мучает сейчас Мари, что?..
Был уже поздний вечер. Настала пора расставаться. На следующий день корабль должен прийти в порт рано, будет суета и вряд ли удастся как следует попрощаться.
— Но все же мы завтра скажем друг другу «до свиданья»? Да, Маша? Я буду ждать вас у бассейна, минут за двадцать до прихода. Пожмем друг другу руки — и в дальний путь на долгие года, как поется в одном нашем романсе.
— Да, конечно, я бы не хотела покинуть корабль, еще раз не повидав вас,— сказала она, зябко поеживаясь.
— Вам не холодно? — спросил Озеров.— Пойдемте, я провожу вас.
— Нет, еще минуту,— она вцепилась в его руку, — это от волнения…
— От волнения? — Озеров вопросительно посмотрел на собеседницу.— А из-за чего вам волноваться, Маша?
— Вы не догадываетесь? — она заглянула ему в лицо. От ее веселости не осталось и следа. В глазах — тоска, страх, мольба.
— А если догадываюсь?..
— Так как же вы тогда можете?..— воскликнула она.
— ...А если догадываюсь,— продолжал он,— что от этого изменится, Маша?
Она молчала.
— Да, вы правы, ничего не изменится, ничего не может измениться, что есть, то есть, а чему суждено быть, того не миновать.
— Глупости,— резко оборвал Озеров,— что у вас за пораженческая философия. Вопрос в том, что и как менять. Есть вещи, которые лучше оставить, как они есть, а есть такие, что требуют перемен. И только вам самой решать, можно ли и как их изменить. Понятно?
— Понятно,— прошептала Мари и еще тише добавила.— Я уже решила...
— Что вы бормочете, Маша? Я не слышу.
— Ничего,— сказала она,— я пойду. Не надо меня провожать.
— Почему?..
— Ну, пожалуйста. Мы встретимся завтра, как договорились, утром. А потом...— она замолчала и быстро добавила,— встретимся еще, если вы захотите. Не провожайте меня.— Она резко повернулась и ушла. Озеров стал смотреть на убегавшую вдаль лунную дорожку.
Вдруг он услышал легкие шаги за спиной. Не успел обернуться, как горячие руки обвили его шею и голос Мари над самым ухом прошептал:
— Я люблю вас, Юра, люблю... Что бы вы ни узнали, что бы ни произошло, я люблю только вас...— Она быстро поцеловала его и убежала.
Сердце Озерова громко стучало, щеки горели. Мари говорила по-английски, и только его имя, которое он впервые услышал из ее уст, она произнесла по-русски. Да, сомнений быть не могло: только русский человек мог так произнести «Юра»!
Вот и встало все на свои места, прояснилось, прогнало сомнения. Мари Флоранс — русская и должна была сделать какую-то подлость, а сама влюбилась и... Признаться не решилась, а чисто по-женски только и сумела, что высказать ему свое чувство. Да и то в последний момент...