И по этому договору я должна была полюбить сеньора Пелайо сразу же после того, как мне его представили, сильнее всего на свете и до конца дней моих, как это положено по закону между мужем и женой.
ДОН БАЛТАЗАР Вы не можете сомневаться в том, что он–то выполняет по отношению к вам свою часть договора.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ Если он любит меня, я не была настолько глуха, чтобы не расслышать слов признания.
Да, как бы тихо ни признался он мне, и даже если бы это было лишь одно слово, у меня достаточно тонкий слух, чтобы его уловить.
Я не была глуха, чтобы услышать слово, которого так ждало мое сердце.
Много раз мне чудилось признание в его глазах, но, едва я пыталась встретить его взгляд, он тотчас его отводил.
Я пыталась также прочитать по его руке, когда на мгновение она задерживалась в моей.
Увы! Я знаю, что не нужна ему, и что бы я ни делала, никогда нет уверенности, что он это одобрит.
Я даже не смогла подарить ему сына.
Или, может быть, то, что он испытывает ко мне — иногда я стараюсь верить в это,
Вещь настолько священная, что ей надо дать излиться в тишине, не мешать словами, —
Да, однажды он сказал мне что–то в этом роде, в своей обычной странной, иносказательной манере.
Или, может быть, он настолько горд, что для того, чтобы завоевать мою любовь, он пренебрегает всем, кроме правдивой прямоты.
Я, в сущности, его так мало вижу! И всегда смущаюсь в его присутствии!
И все–таки я долгое время не представляла себе, что могла бы жить иначе, чем в его тени.
Вы видите, и сегодня он сам отсылает меня от себя, а вовсе не я захотела расстаться с ним.
Почти целыми днями он оставляет меня одну в этом доме, так напоминающем его самого — такой же опустошенный и мрачный, такой же жалкий, и так же наполненный спесью,
С этим убийственным солнцем снаружи и с этим прелестным ароматом, который заполняет собой все.
Иногда кажется, что это его мать оставила дом в таком строгом порядке и только что вышла,
Эта бесконечно благородная дама, на которую едва смеют поднять глаза.
ДОН БАЛТАЗАР Его мать умерла, дав ему жизнь.
ДОНЬЯ ПРУЭЗ (показывая на статую Девы Марину входа) Может быть, я говорю о ней.
Дон Балтазар почтительно снимает шляпу. Оба молча смотрят на статую Богоматери. Донья Пруэз, словно охваченная внезапным вдохновением. Дон Балтазар, не будете ли вы столь любезны подержать мою туфельку?
Дон Балтазар берет ее туфельку за мысок. Донья Пруэз поднимается на подставку перед статуей, одновременно снимая второй атласный башмачок, и вкладывает его в руки статуи Девы Марии. Пресвятая Дева, заступница и мать этого дома, Поручительница и покровительница этого человека, сердце которого для вас более постижимо, чем для меня, спутница его длинного одиночества,
Если не для меня, то ради него, ведь связь между ним и мной была не моим желанием, но Твоей волей:
Помешай тому, чтобы я стала для этого дома, двери которого Ты, августейшая привратница, охраняешь, причиной погибели!
Чтобы я нарушила достоинство имени, которое Ты мне дала, и перестала быть уважаемой в глазах тех, кто любит меня!
Я не могу сказать, что понимаю этого мужчину, которого Ты выбрала для меня, но Тебя, Тебя я понимаю, а Ты его матерь, также как и моя.
Итак, пока есть еще время, сжимая сердце мое в одной руке и мой башмачок в другой,
Я вверяюсь Тебе! Пречистая Богородица, я Тебе отдаю свой башмачок! Пресвятая Дева, охрани своей рукой мою несчастную ножку!
Предупреждаю, что вскоре я не буду больше Тебя видеть, и все силы свои я применю против Тебя!
Но когда я устремлюсь к злу, пусть я буду хромоножкой! Как только захочу я нарушить
Преграду, которую установила Ты передо мной,
Как только захочу я нарушить ее, пусть останусь я с подрезанным крылом!
Я совершила то, что могла, а Ты храни мой бедный башмачок,
Храни его возле сердца, о великая грозная Матерь!
СЦЕНА VI
КОРОЛЬ, КАНЦЛЕР
Король Испании в окружении придворных в Парадном Зале Белемского Дворца[20], возвышающегося над эстуарием реки Тежу.
КОРОЛЬ Мой Канцлер, вы уже давно убеленный сединами муж, тогда как у меня появилась лишь первая проседь,
Ответьте мне, не говорят ли, что юность — время иллюзий, тогда как к старости постепенно начинаешь принимать реальность такой, как есть?
20
После смерти португальского короля Себастьяна в 1578 году на трон в Лиссабоне поднялся король Испании Филипп II, и до 1640 года оба королевства были объединены под испанской короной.