Те, что можно выразить, но не те, что созданы, дабы навсегда остаться в наслаждении и тайне несказанного света,
Как те воды, откуда рождается лотос и сами ваши Острова, четыре–пять камней в океане.
Я не для того пришел к вам, чтобы позволить зачаровать меня.
ЯПОНЕЦ (говорит, как если бы хотел запечатлеть каждую мысль иероглифом на бумаге) Высшие истины передаются только через тишину.
Если вы хотите приручить природу, не стоит шуметь. Подобно земле, которая отдается проникающим в нее водам. Если вы не хотите вслушаться, вы не сможете услышать.
ДОН РОДРИГО И ты полагаешь, что я ничего не услышал все эти долгие зимние дни, лишенный ног, когда я расшифровывал архивы ваших священнослужителей и отшельников?
Или когда разыгрывал в своем воображении, одну за другой, росписи на ширмах комнаты, где вы меня заперли? Пленник не стен и железных решеток, но гор, и моря, и полей, и цветов, и лесов,
Бесконечно расстилавшихся вокруг меня на тонкой бумаге.
Я слышал! Я расслышал
Два слова, что не переставали сопровождать меня, шаг за шагом, в чудном странствовании по дороге из бумаги.
И одно из этих слов: почему?
Почему? Какой секрет обо мне самом завязывался и развязывался в сердцевине этих иероглифов, подобных пузырькам, поднимающимся от одной только мысли?
Есть нечто, без конца повторяющее: почему?
С ветром, морем, утром и вечером, и каждой частицей обитаемой земли.
— Почему этот бесконечный ветер мучает меня? — говорит сосна. — За что так необходимо изо всех сил цепляться?
— Что так умирает в экстазе? — восклицает хризантема.
— Что есть такого мрачного, чтобы существовал я, кипарис?
—Что зовется лазурью, чтобы я был таким голубым?
— Что существует столь нежное, чтобы я стала такой розовой?
— Какое невидимое прикосновение заставляет мои лепестки терять свой цвет, один за другим?
— До чего сильна эта вода, если благодаря ей у меня сильный хвост и жакетка из чешуи!
— Каких руин, спрашивает утес, я обломок? К какой несуществующей надписи приготовлен мой склон?
Все выступает, все проявляется с тайной улыбкой великого пробела[64], сокрытого золотой дымкой.
ЯПОНЕЦ И какое же второе слово?
ДОН РОДРИГО На этих картинах никого нет! Напрасно художник нарисовал корабли на воде и светящийся в солнечных лучах большой город в бухте мрачного залива,
Все это не способно ответить на ожидание гор, громоздящихся друг над другом, дабы лучше видеть,
Ни уменьшить одиночество, как не может его уменьшить хор лягушек и цикад.
ЯПОНЕЦ Да, художники поместили вокруг нас великий урок тишины. Даже эта ватага играющих малышей в мгновение, когда бумага схватывает их под кистью, становятся
Тишиной и неподвижностью, зрелищем для вечности.
ДОН РОДРИГО Друг Дайбуцу, не для того же, в самом деле, чтобы в свою очередь превратиться в тишину и неподвижность, рассек я посредине континент и пересек два моря.
Но потому лишь, что я человек вселенский, католический, и хотел, чтобы соединились воедино все части человечества, чтобы не было ни одной, которая считала бы себя вправе жить в своей ереси,
Отделившись от всего остального человечества, как если бы оно в ней не нуждалось.
Ваш барьер из цветов и чар, да и он тоже должен быть разрушен, как все другие, и именно для этого и пришел к вам я, вышибатель всех запоров и странник всех дорог!
Вы больше не будете в одиночестве! Я принес вам целый мир, всю полноту слова Божьего, всех ваших братьев, которых, нравится вам это или нет, вы волей или неволей должны узнать, всех братьев в одном прародителе.
И раз уж вы лишили меня ноги, раз уж вы заперли в тюрьму то, что оставалось от моего тела,
Мне, чтобы вырваться, не оставалось ничего другого, кроме души, и воображения, да еще возникшие через посредство рук твоих, брат Дайбуцу, которыми я завладел, Эти картинки, к которым вы подтолкнули меня, эти великие свершения для меня самого, что я рисовал на клочках бумаги.
ЯПОНЕЦ Вы говорите, что все эти святые — ипостаси вас самого?
ДОН РОДРИГО Они значительно больше похожи на меня, чем увядшее тело и вытравленная душа!
Это какая–то частица меня, которой все удалось, и она добилась своего восшествия на престол!
Они полностью живые! В них нет больше сопротивления и пассивности! Они все полностью повинуются духу, который ими движет. Они как великолепные кисточки в руках совершенного художника, как те, которыми пользовался Сессю[65], когда рисовал свой круг бесконечного совершенства в храме Киото.
64
В тексте, опубликованном в издании de la Pleiade, ошибочно употреблено слово “lagunе”(лагуна), мы даем вариант по рукописи Bodmer, где можно читать “lagune” (пробел).
65
Величайший мастер монохромной живописи XV века Тойо Ода (1420–1506), более известный под псевдонимом Сессю. Круг, о котором говорит Родриго, сам Клодель видел в феврале 1922 года в храме Дайтокудзи в Киото.