Он думает, раз я девушка, я не способна сражаться и умереть за него?
Ах, я буду ему братом, и мы будем спать бок о бок, и я всегда буду рядом с ним, чтобы защитить его, о, я тотчас распознаю всех его врагов!
Ах, если он умрет, я тоже, я готова умереть вместе с ним!
СЦЕНА IV
КОРОЛЬ ИСПАНИИ, ПРИВРАТНИК, КАНЦЛЕР, АКТРИСА
Зал в плавучем дворце Короля Испании. Большая комната с позолотой, своды которой поддерживаются витыми колоннами, освещена из приоткрытого широкого витразкного окна с мелкой расстекловкой. Неясный золотой свет исходит откуда–то снизу, отражаясь от морской глади. Король Испании, человек с бледным оттенком кожи, с глубоко посаженными глазами под густыми бровями, с крупными костлявыми чертами лица, которое никогда не освещается улыбкой, массивный, с головой, втянутой в плечи. Он похож на короля пик, тогда как его предшественник из двух первых Дней больше походил на короля червей.
Он впился глазами в череп, сработанный из единого куска горного хрусталя, который покоится на черной бархатной подушечке посреди стола, освещенный лучами заходящего солнца.
КОРОЛЬ Какая сила мешает мне немедля выбросить через окошко этот проклятый камень, это приспособление для ясновидения, этот светопроницаемый череп, выкопанный для меня Родриго из глубины мексиканской могилы и подаренный мне в насмешку?
Единственный в своем роде посредник, спиритическая губка между моей мыслью и всеми теми вещами, что изгиб земли не позволяет мне видеть.
Мгновение… и больше ничего не видно. Мгновение… и все исчезает, и отвратительная переливающаяся штуковина, о которой никогда не известно, отражает ли она то, что внутри кристалла, или мои собственные мысли, исчезает.
Разве только что в десяти лье от циклона, средь разъяренных волн, освещаемых солнцем безумия, не видел я собственными глазами, как “Розарио”, охваченный пламенем, погружался в пучину, кормой вверх, и королевский флаг исчезал в морской пене?
Теперь все походит на погребальную ночь, в которой лишь качается по воде снежная россыпь и разбегаются во все стороны растерянные огоньки.
У меня все еще стоит перед глазами берег, покрытый обломками судов, и немногие оставшиеся в живых члены экипажей, которых тут же приканчивают мечами.
И этот настырный труп, что, без конца погружаясь в воды предсказанного небытия, всплывает вновь, мне достаточно одного взгляда на его плечо и затылок, окруженный золотой нитью и обрывками кружев,
Чтобы узнать моего Адмирала, прекрасного герцога Медину Сидония. Это ты, Фелипе?
Кто мешает мне выбросить в окошко этот булыжник, этот искусный череп? Только ненасытность сердца, не способного утолиться никаким бедствием, и раскрывающего свои врата лишь перед неминуемой катастрофой.
Разве все, что произошло, так уж неожиданно для меня? Разве были у меня иллюзии на этот счет?
Разве я был настолько безумен, чтобы поверить, будто возможно завоевать Англию с армией в двадцать тысяч человек и Армадой, перегруженной эскортами и вспомогательными судами?
Да еще все эти осложнения, мятежники в сотне разных мест, которых нужно усмирять в назначенный день, войска герцога Пармского, которые надо погрузить на суда под прицелом нидерландских пушек, да еще Шотландия, Ирландия, амбиции, соперничества, противостоящие интересы, которые необходимо согласовывать,
Разве так уж мало было открытых ворот для неудачи? Тот, кто вверяет себя случаю, чего другого ему ожидать? Как назвать короля, что строит замки на зыбкой глади моря и вверяет ветрам свои сокровища и солдат?
Однако, надо признаться, у меня не было иного выбора. Обязательно нужно было что–то предпринять. Чтобы действовать, нет надобности в надежде.
Для христианства ересь такой позор, для вселенского сердца она представляется вещью столь мерзостной и отвратительной,
Что даже если бы у меня был всего один шанс из тысячи, долг Христианнейшего короля попытаться раздавить Кранмера[76] и Кнокса[77] и пригвоздить к ее скале эту жестокую Сциллу, гарпию с человеческим лицом, кровавую Елизавету.
Я закончил мое творение, я закупорил брешь, через которую Дьявол–обвинитель мог пролезть, я поклоняюсь Богу весь целиком, вокруг веры моей крепость совершенная.
Он прикрывает череп краем бархата, на который
тот был положен.
Стремительно входит Камергер. У него восхитительная фреза, красивая белокурая бородка, красивые черные бричес[78], хорошо набитые, и при этом все его члены и суставы двигаются под разными углами так, что напоминают части складного плотницкого метра.
76
Кранмер (1489–1556) — деятель англиканской Реформации. С 1533 года — первый протестантский архиепископ Кентерберийский. После восстановления католицизма при Марии Тюдор был сожжен как еретик.
78
Короткие, до середины бедра штанишки в виде двух шаров, которые набивали паклей — типичный атрибут испанского костюма второй половины XVI века.