Была ранняя осень. Мы встречали его на пороге - такого повзрослевшего, возмужавшего. Только я - просто Пэм Палмер, и мама - блистательная актриса Гвен Дуайт.
- Вот он, - улыбается мама, протягивая к нему руки. - Мой самый любимый мужчина.
Когда она обнимает его и целует, я отворачиваюсь. Мне кажется, что в её объятьях есть что-то неправильное, какая-то жадность и боль. Думая над тем, что меня она так никогда не обнимет, я чувствую облегчение.
Я смотрю за спину Свену и вижу Самого Верного Друга На Свете. Так о Гарри Дагере говорит полубрат, конечно, только если самого Дагера нет рядом. Они дружат, сколько я себя помню, но Дагер неизменно чувствует себя неловко у нас в гостях. Он выглядит взволнованным, и я думаю, всё дело в маме: её появление неизменно заставляет мужчин нервничать.
Заметив мой взгляд, Гарри подмигивает, но против его ожидания я не опускаю глаза. Я вспоминаю, как четыре года назад он спас мне жизнь. Это самое раннее моё воспоминание и самое отчётливое.
Той весной мы все вместе выбрались в гости к престарелым родителям отца, которые жили "у чёрта на рогах", как говорила мама. Полубрат пригласил Дагера. В тот день, сидя у реки с бутылкой креплёного, они вспоминали детство и грезили о славном будущем. Через неделю им предстояло уехать в военную академию, поэтому единственное, что они хотели делать сутки напролёт - выпивать и болтаться с местными красавицами. Но красавиц они оставили на потом.
Мама сидела поодаль от них, прислонившись спиной к дереву. Она дремала, а полы плетёной шляпки отбрасывали тень на её лицо, накрывая его невесомой полумаской.
Я же стояла на коленках возле реки, глядя на то, как дедушкина гончая выхватывает рыб, идущих на нерест. Завораживающее зрелище. Сопротивляясь быстрине течения, они взлетали из воды... чтобы потом закончить свою жизнь в мощном захвате собачьих челюстей. Я слышала, как клыки давят рыбьи головы.
Собака шалела от обилия добычи, но животный инстинкт подсказывал ей, что сходить с берега - верная смерть. Течение раздробило бы её кости об камни и утянуло на дно. А мне - четырёхлетнему ребёнку - инстинкт ничего не подсказывал. Потянувшись за искрящейся, дразнящей игрушкой, я оказалась в воде.
Там было не глубоко, взрослому по пояс, но с силой течения не мог бы спорить даже взрослый, настолько свирепым оно становилось по весне. От холода у меня сжались лёгкие, я не могла кричать. Меня тащило по ощерившемуся камнями дну. Вода заливалась в нос, рот и уши, но я слышала... слышала заливистый собачий лай.
Тогда я даже не задумывалась о смерти. Не представляла, что могу умереть. Я даже боли не чувствовала, так была напугана.
Лай услышали все, но вытащил меня именно Дагер. Он же давил мне на грудь, прижимался ко рту и растирал. Это было в высшей степени неприятно, но я вела себя смирно. Как и всегда. Когда он поднял меня с земли и прижал к себе, я поняла, что он напуган больше моего.
Подоспевшие взрослые укутали меня в одеяло и помогли Дагеру подняться. Я помню, как мама всё причитала:
- Ох, если бы не собака...
А я смотрела на Дагера, гадая над тем, почему мама обзывает его собакой. Мне было четыре года, и я не понимала, что со мной произошло. Не понимала, почему все стали внезапно ласковыми со мной. Не понимала, почему именно Дагер, а не мама, не Свен.
- В любое время... неважно с чем... всё сделаем для тебя, - сказала мама, целуя мокрого, дрожащего Гарри. - Ты нам родной... после такого... Спаситель. Герой. Двери нашего дома всегда открыты для тебя. Всегда.
Гарри Дагер - перворождённый, у него русые волосы, которые он обычно зачёсывал назад, и глаза удивительного цвета: светло-светло серого, почти жемчужного.
И вот спустя четыре года мы снова встретились на пороге нашего дома. Дагер подмигнул мне, а я даже не соизволила улыбнуться или стыдливо спрятаться за мамину юбку. Тогда он прошёл вперёд и поднял меня. Не обнял и не подбросил, а просто поднял, держа на вытянутых руках. Становиться на колени для разговора он не стал бы, как не стал бы и нависать надо мной, подавляя.
- Я тебя даже не сразу заметил. Ты вообще растёшь? Сколько тебе, Пэм, крошка? Шесть?
- Мне восемь.
Он нахмурился, словно раздосадованный моей холодностью.
- Ты что, забыла меня?
- Ты - старший лейтенант Дагер.
Скосив взгляд на свои погоны, он присвистнул.
- И правда. Тебя брат научил разбираться в звёздочках?
- Папа. - Я повернула голову к Свену. Услышав об отце, они с мамой примолкли. - Тебе лучше не ходить туда. Он сказал, что убьёт тебя, если ещё раз увидит.
От моей непрошеной откровенности, пущенной им в лоб, все почувствовали себя неловко. Но внезапно Свен усмехнулся.
- Ну-ка, посмотри на меня. - И я посмотрела, но не в глаза, а на его плечи, грудь, руки. На его пистолет. - А теперь взгляни на Гарри. Ну, что скажешь?
Я поняла его неправильно.
- Дагер больше.
Они рассмеялись, переглянувшись.
- Почему она зовёт меня по фамилии?
- Ты не мог бы... н-ну... поставить меня на землю?
- Зачем? Нравится, когда на тебя смотрят сверху вниз? - спросил Свен, и я покачала головой. - Хочешь смотреть на всех сверху?
- Я ещё слишком маленькая для этого. - Уже через мгновение я сидела у Дагера на плечах. - А для этого уже слишком взрослая.
- Никому больше не позволяй садиться тебе на шею, Гарри, дружище, - посмеивался полубрат. - Эй, Пэм. Прямо как в цирке, да?
- По-твоему, я похож на скаковую лошадь? - уточнил Дагер.
- Не на лошадь, - сказала я, воображая самое больше животное в мире, - а на... на кита.
- Ты когда-нибудь видела сухопутных китов? - пробормотал Свен.
- Кит больше твоего папы? - Дагер не увидел, как я кивнула. Почувствовал. - Тогда нам нечего бояться, верно?
Мама рассмеялась и поцеловала Гарри, оставив на его щеке алый след помады. Она пригласила друзей в дом, и я услышала, как Свен шепнул покрасневшему другу: "даже думать об этом не смей, ублюдок". Тот в ответ толкнул его локтем под рёбра. А мама украдкой улыбнулась: она всё слышала. От этой улыбки мне стало не по себе.
- А где Ранди? - спросил Свен. - Он больше не досаждает тебе, Пэм?
- Он там. - Я посмотрела влево и вверх. На крыше, за стёклами оранжереи темнела мальчишеская фигура. - Он не спустится, пока здесь Дагер.
- Что так?
- Наверное, он боится китов, - предположил Свен.
- Нет, - тихо ответила я. - Ранди ничего не боится.
2 глава
По крайней мере, мне так всегда казалось. Даже сейчас складывается впечатление, что у этого неприкасаемого напрочь отсутствует базовое свойство организма - инстинкт самосохранения.
Все мы чего-то боялись, аккуратно, без лишних демонстраций. Мама боялась папы и старости. Папа боялся мамы и Свена. Свен боялся, что однажды Дагер станет выше него по званию или получит "героя" раньше него.
А я... Честно говоря, до войны у меня практически не было страхов, моя безопасность была незыблема. Статус, возраст, даже пол защищали меня, кажется, от всего на свете. Я всегда получала то, что хотела, и даже не могла представить, что может быть по-другому. Не только у меня, мне казалось, что так живут все. Что это нормально.
Я боялась только ящериц. Боже мой, этих безобидных ящериц. Похоже, один страх может вылечить другой... ведь вскоре настало время, когда я мечтала встретить хотя бы одну в нашем вымирающем от голода городе.
А тогда, в довоенном детстве, мне было достаточно только услышать шелест травы, разглядеть юркое чешуйчатое тело, чтобы начать заикаться.
- Ма... ма-ма-ма...
Но мама не слышала. Гвен Дуайт весело хохотала, сидя на веранде с соседками, такими же богатыми стареющими красотками, как и она сама.
Я забралась с ногами на скамейку, что стояла в саду, обхватила руками колени и, не мигая, смотрела вниз. Словно чувствуя мою слабость, ящерица замерла. Толстое, серое чудовище показало мне длинный раздвоенный язык. Её беззубый рот ухмылялся.