— За то, что морально разложилась, — отрезал я. — Без нас.
До «тошниловки» мы дошли в мрачном молчании. Я вытащил из кармана горсть мелочи, протянул Андрэ:
— Купи пирожков, а? А мы постоим здесь, покурим.
Андрей ушел. Мишка достал пачку «опала», традиционно предложил мне:
— Будешь?
— Нет, — так же традиционно отказался я.
Мишка закурил, затянулся, выпустил дым вверх, задрав голову. На улице было пасмурно, сыро, но хорошо хоть без дождя. Я ходил в школу в старой болоньевой куртке, которая была потеплее новой кожаной. Мишке родители купили импортную темно-серую короткую куртку на меху. Ему каждый раз приходилось подворачивать полы пиджака, чтобы они не выглядывали наружу.
— Может, заболеть завтра? — задумчиво произнес Мишка.
— Не прокатит, — отмахнулся я. — Всё равно Гальку выкинут из комсомола. Да еще и ты огребешь. Елена еще та сука. Да и Горячкина не лучше. Умеет ужаса в жопу нагнать.
— Это точно.
— Знаешь, как Елену Витальевну зовут сами учителя? — ухмыльнулся я.
— Как?
— Мюллер!
Мишка хохотнул.
— Интересно, а как узнали, что она беременная? — удивился я. — Ведь ходит вроде нормальная, без живота.
— Так недавно же медосмотр у девчонок был, — ответил Мишка. — Гинеколог приходила. Наверное, она и сообщила.
— Мля…. — протянул я. — Точно!
— Кстати, половина девчонок с «а» класса отказались идти к гинекологу на осмотр, — ухмыльнулся Мишка. — Прикинь?
— Может, поэтому и отказались, что гинеколог сразу Гальку сдала.
Андрюха принес пирожки, раздал. Каждому досталось по три, Андрюхе — четыре.
— Мне расти надо, — объявил он с полным ртом.
— У меня есть идея! — сообщил я. — Миш, завтра с Галькой надо поговорить перед собранием на предмет….
Неожиданно обнаружилось, что у меня вдруг появилась куча свободного времени.
Сегодня не надо было идти на секцию. Уроков на завтра готовить не так уж и много, только алгебру. Устные я не готовил. Какой смысл читать учебник, если я мог слово в слово рассказать всё, что сообщил учитель на предыдущем уроке?
Не дожидаясь вечера, я и полил «вяленький цветочек», скинул в него поддерживающий конструкт. Потом сделал то же самое с дубками на кухне. До прихода maman оставалось добрых три часа. Я вспомнил, что так и не просмотрел фотографии, переданные мне неизвестным.
Вытащил из-под дивана чемодан, залез в него. Сверху лежала шкатулка с барабашкой. Я погладил крышку. Открывать не стал. Незачем будить и беспокоить достаточно полезную нечисть. Пусть спит.
Коробка с фотографиями лежала сбоку. Я открыл её, выложил конверты на диван. Сразу отложил конверт с надписью «Светулёк». Их я уже видел. Следующий конверт, по толщине гораздо меньше первого, Хляпик подписал фломастером «Чюкча». Слово было написано то ли умышленно, то ли безграмотно — через «ю». Я склонялся ко второму варианту. Грамотностью Хляпик не страдал от слова «совсем». В конверте оказались три фотографии с Алиной Ким, что приходила ко мне на день рождения. Фотографии по сравнению со светкиными выглядели прямо-таки целомудренно — Хляпик снял Алинку где-то на пляже топлесс, да и то, видимо, неожиданно для неё, в основном со спины. Я убрал фото в конверт.
В следующем конверте, подписанным «Маруся», оказались штук пятнадцать фото шатенки Маши Коротковой, которая закончила школу в прошлом году. Вот уж эти фото целомудрием точно не отличались. Интересно, каким образом Хляпик мог соблазнить Марию — красавицу, отличницу, спортсменку, комсомолку, если она даже ростом была на голову его выше? Вздохнув, я убрал фото в конверт. Девчонка была чертовски красива…
Я взял в руки конверт с загадочным названием «Белогорячка», открыл и даже закашлялся от неожиданности. Передо мной на фотографиях красовалась секретарь комитета комсомола нашей школы Виктория Горячкина. Интерьер и пейзажик на заднем плане свидетельствовали, что фото сделаны: во-первых, летом, во-вторых, этим летом. И в-третьих, уж очень раскованные позы были у товарища Горячкиной.
Где-то я слышал или читал, что самыми яростными поборниками морали являются бывшие шлюхи.
Не выступать тебе завтра, Вика, с обличительной речью. Я выбрал одну из фотокарточек, самую что ни на есть «скромную». На ней Вика стояла, потупясь, в чем мать родила, копируя ботичеллиевскую Венеру, закрывая одной рукой пушистый лобок, другой грудь.
Сложил остальные фото в конверт, стал было убирать в коробку, как вдруг заметил конверт с корявой подписью «НатМих». Я осторожно, затаив дыхание, взял его в руки. Даже не вскрывая его, почувствовал, что краснею. А конверт был достаточно толстый. Фотографий в нем было штук двадцать, не меньше. Я вытащил их, посмотрел и засмеялся. Порнограф-любитель Хляпик с этой фотосессией явно обломился. С десяток фотографий были сняты на нашем поселковом пляже. Причем, очевидно без ведома и разрешения объекта съемки. Наталья Михайловна, где одна, где в компании подружек, загорала, купалась, наслаждаясь отдыхом. Хляпик пытался поймать её в объектив и так, и сяк, даже выделяя крупным планом некоторые части её тела. Но вышло «не очень» — Наталья Михайловна загорала в достаточно скромном купальнике или парео.