Отчаявшись, он решает сходить в центр, чтобы отвлечься, и идет по южному району. На улице Альсина, между улицами Дефенса и Боливар, он решает купить тетрадь с колечками. Это будет что-то новое, что-то символическое он сможет писать где-нибудь в кафе несмотря на проблемы с почерком, на усталость, которая неизбежна, когда стараешься писать разборчиво. Быть может, таким образом он разрушит заклятье.
Его обслуживает усталый, нелюбезный продавец, почти не скрывающий досады из-за того, что покупатель просит непонятно какую тетрадь. Сабато мысленно посылает его к черту и выходит из лавки с нарастающим дурным настроением. Теперь он пойдет в книжную лавку колледжа на углу улиц Боливар и Альсина. Его несколько приободряет мысль, что в большом писчебумажном магазине он найдет то, что ищет. Но вдруг он видит внизу через решетку подвала в старом доме огромную крысу, пристально глядящую на него из темноты своими красноватыми злобными глазками, — она вызывает у него воспоминание об интервью с молодым Дель Бусто и о летучих мышах в зубчатой крепости дона Франсиско Рамоса Мехиа[309] в Тапиалесе: крылатые, грязные тысячелетние крысы. Он пытается отогнать это воспоминание и энергичным шагом направляется в писчебумажный магазин. Энергичным? Да, до известной степени. Чтобы быть точными и объективными, скажем: довольно энергичным. С опаской, которую в нем всегда вызывают продавцы, он подходит к высокому тощему парню с длинными волосами. Хотя С. замечает, что тот его узнал, он старается сохранять равнодушный вид и побороть робость, неизбежно возникающую у него в таких случаях. Он думает, что дело осложняется, ему стыдно объяснять, чего он хочет (требований много — такой-то размер, обложка черная снаружи и красная внутри, и т. д.), но, наполовину преодолев внутреннее сопротивление, объясняет, что ему требуется, хотя по малодушию о деталях пока умалчивает.
— Тетрадь с колечками, — запинаясь, говорит он.
Продавец показывает ему несколько, далеко не те, какие ищет, — он хочет, чтобы тетрадь была не слишком большой, он такие не любит, они угнетают его своими огромными, неприветливыми, как степь, страницами, но, конечно, и не слишком маленькой, в которой ты не сможешь писать привольно и почувствуешь себя как бы в смирительной рубашке. Разумеется, эти детали он не приводит, ограничилась словами, что «хотел бы что-нибудь другое».
Продавец начинает показывать другие тетради, но, к сожалению, они всякий раз все больше удаляются от идеальной модели, маячащей в его уме. Ох, эта проклятая привычка входить в магазин, не определив заранее, чего точно я хочу, думает он. Из-за этого приходится потом держать у себя самые нелепые и ненужные приобретения. С горечью взирает он на свой шкаф, предназначенный для этой цели, заполненный непригодными для ношения сорочками, слишком короткими или слишком длинными носками, тут и шариковые ручки с чрезмерно острым или чересчур толстым концом, нож для разрезания бумаги с рукояткой из рога, на которой цветная надпись: «Память о Некочеа»[310], набор кастаньет, о котором уж и сам не помнит, почему пришлось его купить, гигантский бронзовый Дон Кихот, стоивший небольшого состояния, и даже хромированная цветочная вазочка, которую его вынудили приобрести на какой-то распродаже, куда по ошибке он зашел, чтобы купить брелок для ключей. Это о том, что касается хранящихся вещей. Но еще больше огорчают его те, которые он носит на себе из-за проклятого европейского духа бережливости, привитого ему матерью с такими же усилиями, как обязанность есть суп, но которые, как и суп, хотя ты проглотил его против воли, что-то оставляют в тебе: ненавистные ему спортивные брюки, куртка, ужасный носовой платок — просто, чтобы не выбрасывать на улицу или не хранить в этом музее безобразных вещей. В особенности платок грязно-розового цвета с красными цветочками, настолько отвратительный, что пользоваться им надо очень осторожно, когда никто на тебя не смотрит, — часто оказываешься в труднейшей ситуации, приходится долго сдерживать желание прочистить нос лишь потому, что вокруг тебя люди. Продавец показал несколько тетрадей, весьма далеких от того, о чем он мечтал в последние дни.
— Нет… — неуверенно произнес он. — Или да, конечно. Но я не знаю…
Продавец посмотрел вопросительно. Собрав все свои силы, но не глядя ему в глаза, Сабато прибавил:
— Не знаю… вот эта недурна… но я бы хотел чуть-чуть поменьше… вроде большой записной книжки…
— Ara, значит, вам требуется не тетрадь, а записная книжка, — довольно сурово заметил продавец.
— Вот-вот, — малодушно и лживо ответил Сабато. — Записная книжка.
309