— Русише швайне! — пробормотал герр Шелл, брезгливо обходя попрошайку. Тот вызывал в нем такую же тошноту, как и «человеческие консервы».
— Вы участник симпозиума? — налетела на него в фойе энергичная полногрудая дама. — Подойдите к столику, получите папочку!
— Я журналист, — на чистейшем русском языке представился ей герр Шелл. — Радио «Немецкая волна».
— О! — с уважением протянула дама. — Зарегистрируйтесь в пресс-центре и получите пропуск в ложу прессы.
На отведенных для журналистов местах было немного народу. Видимо, мировая общественность мало интересовалась сугубо академической темой симпозиума «Некоторые социологические аспекты пропагандистской деятельности средств массовой информации в условиях тоталитарных режимов».
Открывший заседание седовласый академик огласил повестку дня и сообщил, что завтра и послезавтра работа пойдет уже в отдельных семинарах.
— Что это со мной? — Шелл потер лоб. — Забыл взять программку. Ладно, потом…
Он включил диктофон. Первым выступал чилиец.
— …Когда людей загоняли на стадионы… хунта… фашистская агитация… подпольная демократическая печать… листовки…
Слава Богу, на чтение каждого реферата отводилось всего по десять минут.
— Но пасаран! — выкрикнул чилиец, и зал вяло захлопал.
Шелл был разочарован: ничего, кроме лозунгов и давно известных фактов, в рефератах не прозвучало. Придется таскаться на семинары в поисках какой-либо свежатинки. Чтобы не тратить даром пленку, он выключил диктофон и прикрыл глаза.
Корейца с его идеями чучхе сменил испанец с его генералом Франке, китайца с его Мао Цзе-дуном — профессор из Берлина с проклятиями фашизму.
Извиняясь перед соседями, Шелл, согнувшись, стал пробираться к выходу. Уже у самых дверей он услышал начало следующего выступления:
— Формирование образа врага в сознании советских людей…
Шелл обернулся. Место за трибуной заняла молодая женщина, и в первую минуту он ее не узнал.
— …Целенаправленное создание негативного отношения…
Но этот голос!
— Позвольте программку, — Шелл выхватил отксерокопированную брошюру из рук сидящего у прохода толстяка и пробежал глазами список участников первого заседания.
Докладчица что-то сказала, и в зале засмеялись.
— Лютикова В. В., — прочел Шелл. — «Советская пропаганда. Формирование образа врага».
Шелл включил диктофон и пошел по проходу к трибуне.
— Вика! — позвал он женщину, остановившись метрах в двух от нее. — Вика!
Седовласый академик в президиуме поспешно вскочил и замахал на него коротенькими ручками. Докладчица скосила глаза, запнулась, покраснела и снова заговорила, быстро-быстро. Публика в первом ряду оживилась и с научным интересом осмотрела журналиста. Шелл плюхнулся на свободное место и выставил вперед диктофон.
Зал бурно зааплодировал.
Лютикова В. В. спустилась с подмоста и торопливо направилась к выходу. Шелл вскочил и, забыв выключить диктофон, побежал за ней.
— Ты без очков совсем другая…
— А ты в очках совсем другой…
Оба рассмеялись.
— У меня линзы, — сказала Вика. — Пока привыкла, чувствовала себя голой, а теперь ничего… А у тебя сколько?
— На правом минус три, а на левом — минус два с половиной… У меня давно близорукость, я и сам не знал. А теперь приходится много работать с бумагами, — Эдвард Шелл снял и протер очки.
— Ты правда сильно изменилась, — сказал он. — Взрослой такой стала… И очень похорошела…
— Ты тоже здорово возмужал. И производишь впечатление солидного человека.
— А я и есть солидный человек, — сказал Эдик. — Специальный корреспондент радиостанции «Немецкая волна» по странам Восточной Европы.
— Значит, по командировкам все время? А где же ты ведешь оседлый образ жизни?
— В Кельне.
Они вышли на Пушкинскую площадь. Несмотря на осеннюю хмарь, усиленно работал фонтан. Какой-то чудик бросал туда монетку за монеткой, словно в игральный автомат. На скамейках, потягивая «Фанту», гоготали подростки. Фотограф с удавом на шее приставал к прохожим. Но они охотнее шли к его конкуренту, который пристроил рядом с Пушкиным своего фанерного Горбачева. Постовой милиционер индифферентно лузгал семечки.
— Отвык я все-таки от советской действительности, — хмыкнул Эдик. — Давай сядем где-нибудь в тихом месте. О, — вспомнил он, — поехали в «Метлу».
— Ну уж нет! — наотрез отказалась Вика. — Там теперь такой бардак!
— Тогда в «Арагви».
Шеллу было приятно, что на его спутницу оборачиваются посетители ресторана. Что-то в ней появилось такое, чего он и сам не мог определить. В зале были женщины и покрасивей, и понаряднее, но Вика выделялась среди всех. Во Франции это ее новое качество назвали бы шармом, в Англии — стилем, а в Германии таких женщин не было, нет и не будет.