Избитых и истерзанных, приволокли их в лагерь и бросили в этот каменный мешок вместе с тремя другими беглецами.
Это случилось неделю назад. Тогда-то и получил пулю в грудь сержант Мельников.
Допросы и избиения продолжались непрерывно. А трое суток назад в лагере поднялась суматоха. Охрана торопливо уводила колонны заключенных. Наконец шум стих, а затем в отдалении послышалась стрельба… И с тех пор вокруг лагеря царила тишина. Запертые в карцере, они остались одни – без пищи, без воды, без сил, чтобы выломать эту тяжелую, словно бронированную, дверь… Впрочем, быть может, попытаться еще раз?
Пономаренко скомандовал. Лагерники подошли к двери, навалились на нее. Но дверь даже не дрогнула. Один из заключенных, высокий старик, пододвинул к стене табурет, забрался на него и выглянул в окошко.
– Что там, профессор? – спросил Пономаренко.
Профессор Иоганн Буйкис – ученый биолог из Риги – вздохнул и слез с табурета.
– Все то же, – мрачно проговорил он. – Унылое болото и ничего живого.
Сидевший за столом мужчина лет тридцати, с тонким и болезненным лицом, встал и в порыве отчаяния бросился на нары.
– Не могу больше! – простонал он. – Где предел этой нечеловеческой подлости! Убили бы сразу. О, звери!
Его звали Гавриил Беляев. Год назад молодой хирург Беляев был заброшен на самолете в тыл врага для оказания помощи группе обмороженных партизан. Спустившись с парашютом, он попал к партизанам в тот момент, когда они отчаянно отбивались от отряда карателей. Хирург вынужден был действовать не скальпелем, а автоматом. Пятерых партизан, в том числе и Беляева, схватили…
Всегда твердый и выдержанный, Беляев сильно сдал за последнее время. Он ослабел и часто терял над собой власть. Сейчас Беляев лежал, стиснув руками голову, и повторял: «Звери, звери!»
– И вы бы согласились, чтобы вас так просто убили? – мягко спросил его Пономаренко.
– Что угодно, но только не это!
– Нет, – покачал головой пилот. – Я жить хочу! Жить, чтобы рассчитаться за все! Как думаешь, Джавадов?
– Жить! – воскликнул кавказец. – Жить и отомстить!
– А если и умереть, – продолжал летчик, – то так, чтобы захватить с собой на тот свет с десяток врагов!
– Без них скучно на том свете, – мрачно улыбнулся Кент. – Но еще лучше, если жить будем мы, а подохнут – они!
– Слышали, доктор? – сказал Пономаренко. – Так вот, держитесь! Надо держ…
Он не договорил, побледнел и потерял сознание. Джавадов и Кент подхватили пилота и отнесли на нары. За ними отправился к нарам старшина Островерхий – бывший председатель колхоза на Харьковщине. Это был коренастый неторопливый человек средних лет, с тяжелыми руками крестьянина. Кряхтя, забрался он на нары и тотчас же заснул.
Уложив Пономаренко, Джавадов и Кент подсели к столу.
– Третий раз сегодня, – заметил сержант. – А говорит: надо держаться. Сердце, как у льва!
– Сердце, – с досадой ответил Беляев. – Еще день-два, и лопнет к чертям это сердце!
– Быть может, и не следовало затевать истории с побегом? – задумчиво проговорил Буйкис.
Беляев поднял голову, злобно усмехнулся.
– Конечно, надо было вести себя, как бараны на бойне, и по мере сил работать на этих извергов!
– Не о себе говорю, – обиженно поджал губы профессор. – Я что? Я свое прожил и, если хотите знать, хорошо, с пользой для общества! А вот вы – молодые! Жалко же…
Пономаренко застонал.
– Воды ему надо, – сказал Кент.
– Воды, – усмехнулся Джавадов. – Где возьмешь воду?
Пилот снова застонал – мучительнее, громче.
– Доктор, – позвал Кент, – подойдите к нему.
– Оставьте, – махнул рукой Беляев, – пусть хоть умрет спокойно!
Джавадов одним скачком оказался подле Беляева, схватил его за грудь. Страшен был Джавадов в эту минуту. Но хирург не испугался.
– Пустите, – равнодушно проговорил он. – Пустите… ну! Разве врач я теперь? Он умирает от жажды. Прибавьте, что все эти месяцы ваш командир так и не смог оправиться от ранения. Да еще эти побои…
Пономаренко затих. Кент оставил его и подсел к столу, где собрались остальные. Лагерники стали обсуждать создавшееся положение. Буйкис считал весьма странным поведение охраны лагеря, забывшей об обитателях карцера.
– И ничего странного, – возразил Беляев. – Немцы удрали, видимо, получив сведения, что неприятель близок. В суматохе забыли о нас. А это собачье болото в стороне от всяких дорог. Поди сыщи в нем лагерь! До того, как его обнаружат, мы сто раз умрем с голода и жажды.