Полученный «пар» Андрей назвал формакодом и, воодушевлённый своим открытием, принялся каждый день по нескольку раз обходить щели, чтобы не пропустить следующего Земного обречённого и добыть «тела» для всех остальных бесформенных сознаний — пребывание на изнанке сразу же приобрело смысл и интерес.
За несколько месяцев Андрей успел тщательно изучить явление и сильно расширить радиус считывания формакода, а главное, нашёл способ его хранения: выдыхал остывшую уже субстанцию в специальный сосуд и затыкал его пробкой. Это было гораздо проще и удобнее, чем таскать уже остывший «пар» в себе, рискуя случайно выпустить его в «кисель», где он мгновенно и бесследно растворялся. Сосуды, похожие на бесформенные пакеты с узким горлышком и пробками, наподобие винных, Андрей вылеплял сам и всегда носил с собой, притороченными к поясу. «Пар» придавал сосуду форму, в которой угадывался носитель формакода, то есть после особо удачных вылазок на поясе Андрея могло висеть сразу несколько уменьшенных и лишённых мелких деталей копий разных тел.
С момента, как он впервые считал формакод, минуло примерно полгода и сейчас получившие «тела» жители уже образовали небольшое поселение, где каждый имел собственное имя, характер и мысли о происходящем. Они звали Андрея теловиком и постоянно обсуждали всё подряд, в том числе и свои превращения.
Вадим, видимо, бывший в земной жизни генетиком, говорил, что формакод чем-то сродни ДНК, Боря сравнивал с программой, Слава — с чертежом, а Света заявляла, что это как длинный и сложный кулинарный рецепт. В общем, каждый тут имел собственное представление о формакоде, хотя и не знал, как и почему он работает. Даже одни эти разговоры и размышления уже делали существование болтавшихся тут обитателей куда как веселее и интереснее, но главным достоинством вновь обретённого «тела» была, конечно же, возможность организовывать окружавший «кисель» в «предметы быта», похожие на те, которыми в прошлой жизни пользовались попавшие сюда люди.
Поэтому теперь изнанка выглядела уже совсем не такой, какой несколько месяцев назад увидел её Андрей. Часть пространства приобрела вид деревни. Вдоль одной, главной, улицы выстроились «дома», причём некоторые даже с заборами и подобием палисадников. Лепить из «киселя» было непросто и не у каждого получалось, поэтому многие жилища выглядели кособокими и оплывшими. Некоторые пытались сотворить что-то особенное, экстравагантное, но это, как правило, заканчивалось совершенно неудобоваримым видом строения.
Самые лучшие дома принадлежали Славе — возможно, при жизни на Земле он работал архитектором? — и Андрею — за то, что он добыл для Славика человеческий формакод. Это было большой редкостью: ведь мало того, что люди умирают гораздо реже животных, так ещё и делают это чаще всего в местах, куда совершенно нет доступа. Вот если бы все люди погибали прямо на улице возле щелей — о, тогда бы Андрей мог обеспечить человеческим телом всех желающих… ну, или не всех?.. Да, пожалуй, не всех! Зачем просто так разбазаривать столь ценный ресурс? — пусть сперва каждый страждущий сделает для теловика что-нибудь полезное! Как Славик, который сразу, едва получив крысиное «тело», заявил, что готов работать за человеческое.
Крысиные «тела», надо сказать, были самыми частыми. «Плодоносила» ими одна из первых обнаруженных Андреем щелей — видимо, она располагалась неподалёку от постоянного источника пищи для грызунов. Бог знает, что это было: склад зерна, свалка мусора или помойные контейнеры с пищевыми отходами возле какого-нибудь ресторана — определить, где именно в Земном мире расположен вход в щель, Андрей не мог. Ничего, кроме клубящейся тьмы, он там не видел, однако присутствие на той стороне обречённого чувствовал и часами сидел во мраке, ожидая его кончины, чтобы считать формакод, который становился видимым только в момент смерти, и, чем ближе Андрей оказывался к умирающему существу, тем вернее и лучше выходило потом «тело». Случаи, когда удавалось слепить точную копию обречённого, были крайне редки, поэтому обычно «тела» получались с дефектами, иногда настолько явными, что облагодетельствованный формой обитатель изнанки ходил настоящим уродом — и всё равно это нравилось ему гораздо больше, чем полная бесформенность.