Кивнув капитану на кресло, Каиров стащил сапоги и, не раздеваясь — в галифе, в гимнастерке, — лег на постель, поставив вертикально подушку, чтобы лучше видеть Чиркова.
— Спасибо, товарищ полковник. — Чирков присел на краешек кресла.
— Вижу, ты устал за день, капитан, — сказал Каиров. — Обещаю не задерживать долго. Выкладывай свою версию дела шофера Дешина.
— Я не могу этого сделать, — смутился капитан. Тут же поправился: — Никакой особой моей версии не существует. Есть одна общая версия, установленная следствием и подтвержденная судом.
— Одна так одна!.. — чуточку недовольно проворчал Каиров. — Эту версию я и имел в виду.
— Четырнадцатого марта в двадцать два часа десять минут из городского отделения милиции позвонили к военному коменданту. Сказали, что на третьем километре за Рыбачьим поселком стоит наша машина и под ней — мертвый офицер.
Следствие установило, что машину водил шофер местного гарнизона рядовой Дешин Николай Николаевич. Будучи за рулем — полагаю, в пьяном виде, — он сбил машиной майора Сизова Валерия Ильича. Оставив смертельно раненного майора истекать кровью, шофер Дешин из-за страха, обуревавшего его, сбежал в горы, а точнее, дезертировал…
— Его нашли?
— Он вернулся сам. Однако на вторые сутки. Да… В предъявленных обвинениях шофер Дешин признал себя виновным. За совершенные преступления Дешин приговорен к расстрелу.
— Это мне известно.
Каиров некоторое время задумчиво смотрел мимо Чиркова на стену, где в небольшой лакированной рамке висела картина, изображающая берег моря, кипарис и яхту, белую-белую, на рейде. Потом сказал неожиданно официально:
— Капитан Чирков, у меня еще один вопрос. Вы вели следствие и конечно же сможете назвать мне фамилии людей, которые дружили или близко общались — я понимаю, это все относительно, — с покойным майором Сизовым.
— Да, только относительно… Хорошо его знала Татьяна Дорофеева. Дружил с интендантом Роксаном. Вот это близкие… Ну еще кто? Общался он с товарищами по работе. Это нужно взять список офицеров штаба.
— Он всегда жил здесь, в гостинице?
— Нет. В начале пребывания в гарнизоне. И в последнюю неделю. Более двух месяцев он жил на квартире у Дорофеевой.
— Вы допросили Дорофееву, Роксана?
— Не считал нужным. Какое отношение они могут иметь к дорожным происшествиям?
— Понимаю… Так. Прошу завтра к десяти утра представить мне сведения на Дорофееву, Роксана и других офицеров, с которыми Сизов сталкивался по службе. Подготовьте мне список служащих гостиницы: дежурных администраторов, горничных, коридорных… Я имею намерение с ними побеседовать. Ясно?
— Так точно, товарищ полковник.
— Будь здоров, сынок. До завтра.
— Товарищ полковник, разрешите?.. Я вспомнил. Есть еще один человек, с которым Сизов находился в приятельских отношениях. Барабанщик Жан…
— Фамилия?
— Это легко выяснить. Три раза в неделю он играет в джазе здесь, при Доме офицеров.
— Хорошо, капитан. Спасибо.
Чирков, как на смотре, щелкнул каблуками. Четко повернулся кругом.
— Постой, сынок! — остановил его Каиров. Ты не знаешь, кто сейчас начальник городского отделения милиции?
— Майор Золотухин.
— Золотухин! Отлично. Еще раз спасибо, капитан. Хороший ты человек.
— Спокойной ночи.
— Тебе тоже.
Несмотря на доброе пожелание Чиркова, Каиров не уснул. Он долго глядел на картину — на белую яхту и зеленый кипарис. Картины, подобные этой, он видел почти во всех южных гостиницах. Море на них всегда было синим, небо розовым, а кипарисы походили на огурцы, поставленные вертикально. Но, странное дело, сегодня это не вызывало у полковника обычного раздражения. И он смотрел на картину спокойно, как на рядовой гостиничный инвентарь, оставшийся от славного довоенного времени и уже по одному этому милый для глаз.
Звонок у телефона повизгивающий, как разношенные борта машины. Каиров резковато хватает трубку:
— Слушаю!
— Товарищ полковник, это Чирков. Фамилия барабанщика — Щапаев Жан Герасимович.
— Спасибо за оперативность.
— Не стоит.
Тайник
Вечер был не слишком холодным, но ветреным, пронизанным морской сыростью и шумом волн, которые, накатываясь на берёг, грохотали, словно взрывы. Может, в те, другие, мирные годы грохот разгулявшейся соленой волны никто бы и не стал сравнивать со взрывами, но после огневой осени сорок второго люди нет-нет да и вздрагивают от грохота волн.