Капитан Е. Чирков
20.12.1942 г.».
Естественная убыль
— Что я ему скажу? — испуганно спросила Татьяна.
— Уж не знаю, не ведаю, — пряча взгляд, заявила Марфа Ильинична, и второй подбородок ее неприятно колыхнулся.
— Он не поверит.
— Его дело… Только появляться близ тайника, тем паче товар туда класть, не советую.
— Он сказал, что вы ему должны две тысячи.
— За кирпичи? Разбогатеет быстро, — сказала как отрезала Марфа Ильинична, махнула при этом рукой и покраснела.
— Он приносил не кирпичи.
— Мне неизвестно, и тебе тоже.
— Вы никогда никому не верите, — вздохнула Татьяна.
— Это мой недостаток.
— С недостатками нужно бороться.
— О, если только с недостатками! До них руки не доходят.
— Марфа Ильинична, вы заговорите кого угодно.
— Верно, Танечка. Сызмальства я заикалась. Потом выровнялась. И теперь тараторю, удержу нет. Жан другой раз начнет на инструменте репетировать. Я к нему с разговорами. Он у меня послушный, вежливый. И то взмолится: «Мама, вы кричите так, что я барабана не слышу».
— Вам хорошо шутить, — горестно заметила Татьяна. — А что я скажу ему?
Марфа Ильинична уклонилась от ответа:
— Дай воды попить.
Они прошли на кухню.
— У меня квас есть, — сказала Татьяна.
— Лучше воды. Я квасом не напиваюсь.
Крякнув громко и неприятно, Марфа Ильинична поставила опорожненный стакан на подоконник. И повернулась спиной к окну, которое крест-накрест было заклеено узкими полосками марли.
— Ты, Татьяна, не печалься. Положись на меня. Твой, он человек осторожный, даже мне не рискует показаться. Он все разумеет. Передай ему — наперед товар пущай к тебе приносит. Когда я сама носить буду, когда ты… Ни у кого подозрения это вызвать не может. Ты моя клиентка довоенная. Ясно?
— Ясно, но… Кто две тысячи платить будет?
— Плюнь и забудь. В торговле всегда случается естественная убыль. Об этом каждый продавец знает.
Фляжка
В шестом часу вечера еще было светло, хотя солнце уже пряталось за Косым мысом, и свет над городом лежал мягкий, и все было без теней, как на детском рисунке. Каиров направился к Золотухину. Он медленно, словно прогуливаясь, шел по стертому, давно не ремонтированному тротуару, тянувшемуся от здания к зданию, большинство из которых давно лишились крыш и окон. Возле продуктового ларька женщины дожидались своей очереди. Продавщица резала хлеб длинным, будто сабля, ножом, и он мерцал тускло и холодно.
Сквер, заселенный старыми, кряжистыми кленами, был пуст.
Скамеек уцелело мало. Да и уцелевшие имели удручающе неприглядный вид. Но листья на деревьях уже набирали силу. И смотреть на них было приятно.
На выходе из сквера Каиров остановился, чтобы пропустить мчавшуюся на большой скорости машину, но, заскрежетав тормозами, машина лишь чуть проскочила мимо Каирова и замерла у тротуара. Показалась кудлатая голова. Послышался знакомый голос:
— Мирзо Иванович!
— А я к тебе, Дмитрий, — сказал Каиров Золотухину.
— Милости прошу в машину.
— Здесь недалеко. Пойдем пешком. Подышим свежим воздухом, — предложил Каиров. — Это возвращает силы и бодрость.
— Как всегда, правы, Мирзо Иванович. — Золотухин вылез из машины. Сказал шоферу: — Поезжай. — Выглядел он устало. Протянул Каирову руку: — Я подготовил сведения, которые вы просили.
— Спасибо, Дмитрий. Как Нелли?
— Что с ней станется? — недовольно ответил Золотухин.
— Слушай, дорогой, — Каиров произнес эти слова властно и строго, — в таком тоне никогда не смей говорить о Нелли! Она мне почти как дочь.
Золотухин смутился:
— Мирзо Иванович, ради бога, не горячитесь. Кажется., я немного устал.
— Немужское дело жаловаться на усталость.
— Я не жалуюсь. Я объясняю. Не сердитесь, Мирзо Иванович. Я люблю Нелли.
— А понимать ее — понимаешь? — Каиров склонил голову набок, заглядывая в глаза Золотухину.
— Это уже тонкости. Сейчас не до них. Пусть она меня понимает. У нее больше свободного времени.
Каирову ответ показался странным. Мало того, не понравился.
Вначале ему захотелось осадить Золотухина или прочесть ему мораль о супружеской жизни, но Золотухин выглядел таким несчастным, таким замотанным, что Каиров не нашел ничего лучшего, как просто спросить:
— Подсчитал?
— И не думал.
Не верю.
— Честно, Мирзо Иванович… У нас с Нелли все в порядке. Хорошо мы с ней живем. Правда, укоряет она, что простора во мне маловато, что суховатый я человек. Не спорю… Говорю, обожди, после войны жизнь настоящая начнется…