И Сусов, будучи деловым человеком, решил сдаться, но для видимости и с одной целью: из минимального проигрыша сделать максимальный выигрыш, точно следуя трактовке китайской стратегемы выжидания – «отступление – лучший прием». Надо было потянуть время, выяснить, что к чему, а потом навязать свою волю докучливому духу.
– Я согласен на твои условия…– покорно пробормотал чиновник. И сразу, тело его расслабилось, а рука потянулась к больному глазу. Почесав слегка веки, он поморгал и не почувствовал прежней рези, разве, что в слезнице чуть щекотало, а в голове стало ясно и чисто, словно ее основательно почистили. Дух-Мельчайшей-Песчинки уже ему не досаждал своими проповедями, видать решил выдержать паузу.
2
К слову сказать, и без его нравоучений, подследственный прекрасно понимал свое горькое положение и особенно причину, приведшую его сюда. И это заставляло его страдать не только по себе.
Угнетенное состояние усугубилось после визита Иннокентия с Ксенией и тревожного звонка Обмылка. Сусов крепко огорчился. Еще бы! Случилось то, что он меньше всего ожидал – его самого ударили по слабому месту. В сложившихся обстоятельствах, он терял главную черту успешного бизнесмена, – хваткий нрав. С каждой минутой отсидки на нарах становился задумчивым, глубоко погруженным в запутанный лабиринт своего ума, где потерянно обозревал свою порочную жизнь, как средневековый поэт Данте – девять кругов ада.
Все его амурные похождения и деловые махинации, открывались с такой ошеломляющей откровенностью и ясностью, что ему, как бы со стороны, увидевшему весь этот отвратительный, кошмарный балаган, стало мучительно стыдно и больно за свои гадкие поступки, если не сказать преступления, принесшие ему баснословные прибыли. В какой-то момент, он реально почувствовал, как от них дурно запахло, как из зловонного деревенского толчка, и его стошнило прямо в тюремную парашу, до которой он едва добежал.
Отторжение его тёмного прошлого происходило всеми фибрами души, из самого нутра человеческой сущности, – стяжающего ума, ранее охваченного меркантильным, собственническим интересом. А теперь он, как будто, пробуждался от этого страшного наваждения и желал по возможности все исправить, искупив вину спасением дочери из хищных лап Обмылка, и в дальнейшем, как сказал один русский классик, "сеять разумное, доброе, вечное".
Кто-то зовёт это совестью, а кто-то – внезапным постижением истинного смысла существования и осознанным нежеланием участвовать в повальной увлеченности беспринципным обогащением и тщеславным властолюбием…
Спустя какое-то время, черная завеса рассеялась и Сусову предстали иные, печальные картины, которые он, казалось, стер последующей фантасмагорией самостного утверждения, да видно, не до конца. Из мрака забвения проявились зыбкие образы людей со сломленными судьбами от ударов его целесообразных действий, прямых и косвенных.
И чем дальше он проматывал свою жизнь назад, словно кинопленку, тем нагляднее виделась его сущность, сотканная из жестоких проделок и афер. Но все же, где-то в глубине мятущейся души, наметился едва заметный просвет. Казалось, в нем проявлялся новый человек, с новым взглядом на действительность этого суетного мира во взаимозависимом существовании таких же вздорных существ, как и он…
На протяжении душевного преображения, Сусов интуитивно ощущал скрытое присутствие Духа-мельчайшей-песчинки, тихо наблюдавшегося за его нравственной трансформацией, как тюремный надзиратель сквозь дверной глазок. Но Илье было все равно…
3
Железная створка двери распахнулась и голос надзирателя, прервав созерцание особо опасного узника, строгим и начальственным голосом оповестил:
– Гражданин Сусов! На выход! К вам пришел адвокат!
Заключенный депутат Лизопяткин вздрогнул и разочарованно застонал, повернувшись заплаканными глазами к стене, исписанной вопиющими протестами в адрес продажных властей, судей и ментов.
А чиновник легко вспорхнул с нар и полетел на встречу с беспринципным стряпчим – пройдохой Наплевако, которому было все равно кого защищать, лишь бы пополнили счет на круглую сумму. Геннадий Сигизмундович находился в приподнятом настроении. От него несло женскими духами и французским коньяком.
В комнате для встреч, возбужденный подзащитный плавно подсел за стол к престижному юристу. Не переставая улыбаться, Илья подпер кулачком небритый подбородок и внимательно уставился на дамского угодника. Тот стал говорить о заметном продвижении дела в пользу Сусова и, что, по счастью, появились ранее не учтенные обстоятельства, снимающие с него вмененную вину.