— Хм! Богатая старуха! Хоромы почти как мои…
Постояв-подумав, он вошёл в подъезд и стал неспешно подниматься по лестнице.
На втором этаже он увидел металлическую дверь с номером, указанным на бумажке.
Позвонив, услышал странное хихиканье. Кто-то громко высморкался…
Наконец, дверь отворилась, и Аркадий очутился лицом к лицу с чрезвычайно живописной старушенцией. Она была вся в кружевных оборочках, а в руке держала Библию. Её внешность излучала благостность, большие глаза светились, но уже не так ярко, как в молодости. Вылитая Беата Тышкевич!
На том лице лежала печать потусторонности, однако суицидом не пахло. Ни грамма загнанности, разочарованности, обиды на весь мир…
— Ванда Казимировна?
— Прошэ, — сказала старушка по-польски.
Дальше она говорила по-русски, но с очень большим акцентом.
— Вас ко мне прислал СтанИслав?
— М-да… Станислав… Авелевич…
— Ах, да, Иванович! Проходите…
Аркадий очутился в маленькой прихожей.
— Ну, зачем же он так беспокоится? По пять раз в день уборщицы, санитарки, монашки приходят… Я уже замучилась… Нельзя всё время быть таким… заботливым!
Зачем столько внимания к моей бедной персоне?
— Хм! Он почему-то считает, что вы оч-чень богатая!
Старушка снова жеманно захихикала и повела его в гостиную.
Аркадий поспешил заверить, что он никакой не уборщик, и, уж тем более, не монах.
— Не волнуйтесь, я вам тут много пыли поднимать не буду. Уколы не по моей части, а молиться я и вовсе не умею…
— Вот как? — изумилась кружевная бабушка. — Что же вы тут собираетесь делать?
Так вы… от Станислава или нет?!
— От него, от него, не бойтесь… От лысого и очень умного… Ссс… Станислава… Ппп…
Петровича…
— Ах, да, от Теодоровича!..
К счастью, она была туга на ухо, а с памятью вообще монтана.
— Я и забыла! Кажется, у него именно такое отчество! Он всегда всех по отчеству называет и к себе тоже требует уважения! Такой галантный молодой человек! Такой воспитанный!
Аркадию стало смешно. Когда это Давилов называл кого-нибудь по отчеству?
— И что же он вам поручил?
— Он сказал, что я должен вам что-то починить… типа столы-стулья…
— Ах, хитрец, все помнит. Я могу забыть, а он помнит! Что ж, проходите в спальню…
Посмотрите, это — главный прэдмет моей жизни… Надо его чинить или нет?
Старуха жестом указала на соседнюю комнату. Аркадий вошел туда и увидел… гроб!
— Не пугайтесь, просто мне уже пора! Какой… сенс чинить столы, стулья и другие вещи, если уже завтра… ЗАВТРА!.. они мне не понадобятся…
Таки Давилов был прав. Старуха самоубийца!
Аркадий ласково, даже искательно, заглянул ей в глаза, потом взял под локоток, подвёл к креслу, стал усаживать… И, надо сказать, очень вовремя это сделал.
Старуха выпучила глаза, стала задыхаться, схватилась за сердце и… обмякла!
Аркадий набрал номер Давилова.
— Не волнуйтесь, ничего страшного не произойдёт… — услышал он в трубке.
На том конце играла музыка. Слышались вакхические возгласы и завывания…
Веселились очередные гости.
Аркадий опешил. Ну и ну! Человек умирает, а он злорадствует и цинично заявляет, что ничего страшного не произойдёт… Он был готов к любым странностям со стороны бывшего шефа, но чтобы тот оказался таким идиотом!
— Так вам всё равно, что с ней будет?
— Если что, вызывайте «скорую», а сами уходите…
— Может быть, всё-таки, приедете и хоть чуть-чуть поможете?!
— Не могу… Я сам почти готов… Жду вас вечерочком у себя… Заходите вечерком, не стесняйтесь…
Давилов еле ворочал языком. Потом в трубке раздались короткие гудки… Надо же! «Готов!»
Нализался, сволочь… А ещё говорил, что пить умеет!
Нет, он не изменился… С этим Давиловым по-прежнему надо держать ухо востро. То батюшку изображает, то уголовника. Затея тухлая, пора смываться, пока менты не нагрянули…
Глава 14
«Не обижайтесь на склероз»
Старухе полегчало. Он выпрямилась в кресле, расправила кружева на груди.
— Аркадий!..
Аркадий ощутил невнятную тревогу. Откуда она знает, как его зовут?!
— Если я не успею вам… Может быть, я не успею вам дать команду… Ой, как трудно говорить по-русски, когда такая старая голова!
Её польский акцент усилился.
— В общем, если я начну себя странно вести… Положите меня… в гроб!
Аркадий поёжился. Он ещё в жизни никого в гроб не укладывал.
Старуха, тем временем, принялась философствовать.