Юлия Лавряшина
Авернское ОЗЕРО
Когда Соне было шестнадцать, отчим привел ее в свой центр пластической хирургии и целое утро демонстрировал коллегам лицо приемной дочери.
«Смотрите, — грозно говорил Валерий Ильич, приподнимая согнутым пальцем ее подбородок. — Вот как должна выглядеть женщина! Видите, какая идеальная форма носа? А разрез глаз? А подбородок? Я уже не говорю об ушах…» Медсестры разглядывали Соню с завистью, а она ежилась, будто ее раздевали на глазах у зрителей.
Соня не умела толком объяснить, почему собственная красота внушает ей такой суеверный страх. Все прочитанные Соней в школе великие романы в один голос убеждали, что красивая женщина обречена на самые ужасные несчастья, какие только существуют в природе. И это ощущение обреченности давило на плечи, заставляя сутулиться и волочить ноги, чтобы отвлечь внимание зоркой судьбы от неисправимого лица.
Признаться в этом отчиму Соня боялась, заранее зная, что он в ответ разразится смехом и потом до скончания века будет подтрунивать над ней. Любые, с его точки зрения, отклонения в развитии дочери Валерий Ильич был склонен рассматривать как зарождающуюся болезнь. «Да она же потенциальная шизофреничка!» — однажды воскликнул он с тайным злорадством в голосе. В тот же вечер Соня твердо решила стать психиатром и навсегда отмести столь страшные подозрения.
В частной клинике, куда Соню после института пристроил отчим, среди больных не встречались тети Маши с улицы, а сплошь одни Зимины. Ее пациенты в основном жены состоятельных людей. До работы в клинике Соне и в голову не приходило, что в их маленьком городе столько богатых. Соня выполняла функции психоаналитика, но в случае необходимости применяла и медикаментозное лечение. Кабинет ее больше походил на сад, но Соня не помнила названий и половины тех растений, что разводила тихая угловатая медсестра. Когда-то она, конечно, знала их, в те далекие времена, когда зубрила биологию, готовясь в институт. Но поскольку Соня придерживалась правила не засорять мозг лишней информацией, то без сожаления изгнала из памяти ненужные слова. Однако против самих цветов Соня ничего не имела, полагая, что, попадая в обстановку бурного цветения, пациент легче перестраивается на более радостное мироощущение. Особенно это помогало, когда встречались по-настоящему трудные случаи.
Нина Викторовна Зимина насторожила ее сразу. Многие больные поначалу относились к молодому врачу с недоверием, однако Зимина следила за Соней уж как-то особенно подозрительно, будто вербовала на работу в ФСБ. Что в конце концов оказалось недалеко от истины. Все разговоры о ночных кошмарах были приманкой, тестом на профпригодность. Но это стало ясно, лишь когда Зимина решительно выложила все карты на стол. Соня даже внутренне не возмутилась — у каждого своя игра. Пока Зимина, поцокивая алыми ногтями, рассказывала о своем великовозрастном пасынке, Соня пристально наблюдала за ее мимикой. Ни разу высокомерные губы не изогнулись уголками вверх, а едва заметная бороздка между бровями не разгладилась. Но Соня не торопилась делать выводы. Отношения мачехи со взрослым приемным сыном никогда не бывают однозначными. Уж она-то знала это… История болезни Дениса Зимина заинтересовала ее сразу.