Что же двигало Августом — стремление приукрасить истинное значение своего правления или честное осознание того, что он больше заботился о соблюдении внешних атрибутов, чем о структурной прочности возведенного им здания? Трудно сказать. И даже если вслед за Дионом Кассием мы попытаемся истолковать его заявление в переносном смысле, все равно оно будет означать, что Август в первую очередь думал о внешней устойчивости империи. Впрочем, разве мраморное сооружение прочнее кирпичного? И Дион Кассий, упоминая, что Август отпустил это замечание про мрамор и кирпич как раз перед тем, как пошутить на тему театра жизни, заставляет нас серьезно усомниться в том, что принцепс еще питал какие-то иллюзии по поводу реальных результатов своих свершений. Может быть, он просто надеялся, что, сотворив очередную иллюзию, сумеет убедить потомков в ее реальности?
Образ принцепса, довлевший над новым Римом, не менее широко распространился и по просторам империи. И Запад, и Восток, раз увидев Августа, уж не могли его забыть, — такими многочисленными были статуи, представлявшие его в полном блеске стати и красоты, и жертвенники, и монеты, и надписи. Каждый эдикт имперского или местного значения содержал полное перечисление его титулов, достойных высокого почитания. Население провинций очень рано, с 26–25 годов охотно признало в нем полубога, если не просто бога. В провинции Азия, например, по предложению проконсула Павла Максима Фабия с 10—9 года отсчет нового года начали вести со дня рождения Августа. Но даже более сдержанные в этом отношении жители Италии понемногу стали смешивать культ его гения с культом богини Ромы. Это явление достигло даже Рима, где Августа отныне славили на каждом перекрестке.
Одним словом, Август стал вездесущ. Дошло до того, что папирус наивысшего качества, прежде именовавшийся иератическим, то есть священным, переименовали в «август», тогда как папирус качеством чуть похуже, но все-таки хороший, называли «ливией»[288]. Что ж, империя чтила священный облик своего принцепса, и не удивительно, что писать о вещах священных она теперь предпочитала на «августе».
Завоевание времени
Подчинив себе пространство, занимаемое городом и империей, Август не забыл овладеть и второй важнейшей составляющей бытия — временем. Составление календаря издавна считалось прерогативой коллегии понтификов. Заняв должность верховного понтифика, Август наконец-то мог ощутить себя властелином времени, впрочем, времени, которое Юлий Цезарь привел в соответствие с астрономическим. Теперь функция понтификов сводилась к тому, чтобы отслеживать возможные расхождения между ритмом, в котором жил город, и космическим циклом. Вначале они допустили ошибку в расчетах и объявили високосным каждый третий, а не каждый четвертый год. Это выяснилось через 36 лет после смерти Цезаря, и в 8 году до н. э. Август издал эдикт, согласно которому на протяжении следующих 12 лет ни одного високосного года в календарь не включалось. «Убедившись в надежности системы, он приказал выбить календарь на бронзовых таблицах». Тем самым он выступил наследником своего божественного отца и увековечил реформу.
В древности год начинался в марте, и только четыре первых и два последних месяца имели собственные наименования (март, апрель и т. д.). Месяцы, оказавшиеся между ними, обозначались просто порядковым номером в календаре[289]. Юлий Цезарь первым удостоился чести дать свое имя месяцу года, и тогда пятый месяц древнего года перестал быть «квинтилием» и стал «юлием» — нашим июлем. Такой же почести добился и Август, и начиная все с того же 8 года до н. э. шестой месяц года из «секстилия» превратился в август. Август предпочел его сентябрю, в котором родился, потому что именно в секстилии он впервые был избран консулом и в секстилии же одержал свои самые громкие победы. Так что именно этот месяц претендовал на право самого благополучного в истории империи[290].
Тогда же было решено, что цирковые зрелища, впервые устроенные в 13 году, по его возвращении из западных провинций, отныне будут проводиться регулярно, дабы лишний раз напомнить римлянам, какими опасностями чревата жизнь в отсутствие принцепса и как славно, когда он дома, рядом с ними.
289
Когда начало года перенесли на январь, названия месяцев менять не стали, поэтому мы до сих пор называем девятый месяц сентябрем (от латинского «семь»), а десятый — октябрем («восемь»). Уже в середине II в. до н. э. гражданский год стали начинать с января, так как консулы вступали в должность 1 января, а годы считали по консульствам. Например, вместо указания года писали — в консульство Цицерона и Антония; в консульство Опимия и т. д. —