Как должны цари служить Господу со страхом, если не предотвращая и наказывая с религиозной строгостью все те действия, которые совершаются в противоположность заповедям Господа?.. Как человек, он служит Ему благочестивой жизнью, но как царь, он служит Ему, устанавливая с должной суровостью такие законы, которые предписывают праведное и наказывают противоположное. (Письмо 185.19).
Августин способен привести многочисленные примеры царей, поступавших так в Ветхом Завете. Далее в письме он добавляет:
Конечно, лучше (как никто не мог бы отрицать), чтобы люди были приведены к почитанию Бога учением, чем чтобы они были принуждены к нему страхом наказания или болью; но из этого не следует, что, поскольку первый способ производит лучших людей, теми, кто не поддается ему, следует пренебречь. Ибо многие нашли пользу (как мы доказали и ежедневно доказываем в действенном опыте), будучи сначала принуждены страхом или болью, потом могли поддаться учению или осуществить на деле то, что уже узнали в слове… Хотя лучше те, кто руководствуется любовью, более многочисленны те, кто исправляется страхом. (Письмо 185.21)
Таким образом, христианин-преследователь действует ради блага грешника и еретика. Используя пример неопытного ребенка, забавляющегося со змеями, Августин утверждает, что насильственное удержание людей от поступков, которыми они вредят себе самим, является добрым делом (Письмо 153.4). «Ведь человек, лишенный свободы, которой он злоупотребляет, поступая неправильно», — поясняет Августин в другом письме, — «подавляется ради его же собственной пользы» (Письмо 138.14). И в письме к местному правителю Августин настаивает: «Не их смерти, а их избавления от заблуждения мы ищем совершить с помощью ужаса пред судьями и законами, благодаря которому они могли бы удержаться от падения под наказания вечного суда» (Письмо 100.1). «По этой причине строгость не должна доходить до смерти, поскольку должен быть кто-то, для кого строгость полезна» (Письмо 153.4). Опираясь на пример Христа, принудившего Савла на дороге в Дамаск, Августин доказывает:
Таким образом, почему церковь не должна употреблять силу, заставляя своих потерянных сынов возвратиться, если потерянные сыны толкают других к их погибели?.. Разве это не часть забот пастыря, когда какие-нибудь овцы оставили стадо, хотя бы даже не уведенные насильно, а введенные в заблуждение мягкими словами и льстивыми уговорами, возвратить их обратно в загон их хозяина, когда он найдет их, посредством страха или даже боли от кнута, если они показывают признаки сопротивления? (Письмо 185.23)
Но насколько далеко простирается благо для наказываемых и принуждаемых? Что, если они остаются упорными несмотря на все угрозы, все телесные наказания? Может ли быть благом для них даже их смерть? Этот вопрос манихей Фауст противопоставляет христианскому взгляду. Как могли Моисей или Бог руководствоваться любовью, истребляя все поколение, освобожденное ими из Египта? В чем была польза для убитых? Как Илия помог лжепророкам? Это польза для других? В Письме 138 Августин отвечает: «Чтобы быть невиновными, мы должны не только не вредить никакому человеку, но также удерживать его от греха и наказывать его грех так, чтобы сам наказанный мог получить пользу из своего опыта, или другие могли бы быть предупреждены его примером». Для Августина этот пример простирается даже до смертной казни. Его первоначальные попытки оправдать смертную казнь как форму обуздания грешника, предотвращающего худший грех, было внутренне несогласно с христианством, пока его не приспособило позднейшее развитие концепции чистилища. Подобное применение смертной казни как примера более всего соответствует мировоззрению Августина. Логика этой позиции лежит в понимании Августином истории спасения, в которой будет спасен лишь избранный остаток. По этой причине можно позволить истребить многих в примерном наказании ради пользы немногих, предназначенных к спасению.