В разношерстной компании дальних разведчиков Люфтваффе нашлось место и для устаревших Do 17R
Лёзер отметил, что результатами того полёта заинтересовался генерал-инспектор разведывательной авиации Р.Богач. «Он подробно расспрашивал о районах наиболее сильного огня зенитной артиллерии, о том, насколько быстро поднялись на перехват советские истребители, — вспоминал Лёзер, — Особенно много вопросов относилось к новому русскому истребителю И-612. По-видимому, наш экипаж первым среди разведчиков встретил в небе новинку большевиков» 2*.
Немцы активно вели воздушную разведку и в глубине советской территории. Так, в период Московской битвы экипажи всё того же отряда 4(F)./11, летавшие на разведывательных самолётах Ju 88D, нередко совершали полёты на полный радиус, достигая Ижевска и Молотова (Перми), то есть углублялись более чем на 1000 км на восток от Москвы. Генерал Н.Н.Воронов, в то время начальник Главного Управления ПВО, отмечал, что в начале июля 1941 г немецкие разведчики «свободно допускались системой ПВО Московской зоны в обе стороны».
Мало того, разведывательные самолёты противника иной раз превращались из гонимых с улюлюканьем объектов охоты в весьма коварных и опасных хищников. Так, лётчики отряда 3(F)./31, летавшие на тяжёлых истребителях-разведчиках Bf 110, параллельно с выполнением разведывательных заданий нередко подкарауливали взлетавшие или заходившие на посадку советские самолёты в окрестностях Москвы.
Следует признать, что результаты работы немецких воздушных разведчиков, особенно на начальном этапе боевых действий, заметно превосходили итоги деятельности их советских коллег. Но в целом потери разведывательной авиации Германии в рассматриваемый период оказались очень чувствительными. По данным генерал-квартирмейстера Люфтваффе за первые шесть месяцев войны на Восточном фронте немцы потеряли 490 ближних и 350 дальних разведчиков (в том числе 455 машин безвозвратно). Из этих цифр следует, что разведывательная авиация, вероятно, представляла собой единственный род военно-воздушных сил, где потери противоборствующих сторон на начальном этапе войны оказались сопоставимыми.
Германское командование, получившее к концу 1941 г достаточно верное представление о советской авиации в целом, имело в то же время весьма поверхностный взгляд на организацию воздушной разведки в ВВС КА. Оно даже не сумело отследить динамику «упадка» разведывательных возможностей нашей авиации в июле-августе и постепенное их восстановление в ноябре-декабре. По мнению командира III/KG 27 капитана фон Беуста, в конце 1941 г о состоянии, успехах и проблемах советской разведавиации в Люфтваффе было известно немногое. К примеру, всерьез обсуждались различия между реально существовавшим Пе-2 и неким «русским разведчиком П-2», под которым, вероятно, понимался не то Як-2 (Як-4), не то Пе-3. Вообще, немцы сфокусировали своё внимание, главным образом, на разведчиках поля боя, отличавшихся относительно небольшой глубиной проникновения за линию боевого соприкосновения. Генерал-майор Уббе, касаясь манеры действий советских разведчиков, приводил примеры применения «истребителей и штурмовиков, летающих на высоте 2–3 м над верхушками деревьев». Ему вторил капитан фон Решке, лётчик-наблюдатель одного из отрядов ближней разведки, вспоминавший о периодическом появлении над немецкими передовыми колоннами истребителей МиГ-3 и И-16.
Все немецкие командиры, так или иначе критиковавшие деятельность советских авиаразведчиков, делали это в основном на тактическом уровне. Сами они видели в самолётах- разведчиках прежде всего средство, влияющее на исход конкретного боя путём предоставления необходимой информации общевойсковому командиру в масштабе времени, близком к реальному. В этом отношении с критикой придется согласиться. Так, генерал-лейтенант Франкевиц, в начале войны командир артполка, считал, что «русские проиграли битву 22 июня из-за того, что у них не было… самолётов артиллерийской разведки». С другой стороны, следует иметь в виду, что в начале войны наше командование ставило перед воздушными разведчиками задачи скорее «оперативного», а не «тактического» характера. Ведь речь в то время шла о судьбах целых армий, об исходе гигантских по размаху сражений, о направлениях перемещений крупных вражеских группировок, а никак не о расположении отдельных батарей, танков или бронемашин. Лишь позд нее, когда фронт более или менее стабилизировался, «руки дошли» и до этого. Любопытно, однако, что советскую «оперативную» воздушную разведку немцы как бы не замечали или не придавали ей значения. Вероятно, причиной тому была крайне слабая насыщенность тыла Вермахта истребителями — подавляющее большинство их, если не все, действовали в непосредственной близости от линии фронта. Вырвавшийся на «оперативный простор» советский разведчик, если только он не натыкался на вражеский аэродром, мог часами чувствовать себя в относительной безопасности. Впрочем, ему предстояло возвращение, сопряженное с пролётом той самой «опасной зоны», где «мессершмитты» господствовали в воздухе.
Вражеские истребители нередко «подлавливали» потерявшие бдительность советские экипажи над своей территорией, вблизи аэродромов базирования. В ответ наши разведчики стали прибегать к такому приему: при возвращении с задания, перелетев линию фронта на большой высоте, они стремительно пикировали почти до самой земли, «сбивая со следа» немецких охотников. Постепенно советские лётчики освоили полёты в сложных метеоусловиях, научились эффективно использовать облачность для срыва атак истребителей и преодоления огня зениток. В некоторых частях появились мастера воздушной разведки, выполнившие к началу весны 1942 г четыре, а то и пять десятков боевых вылетов. Напомним, что в соответствии с приказом Наркома обороны от 19 августа 1941 г. № 0299 за такое достижение полагалось присваивать звание Героя Советского Союза. Командиры и комиссары подразделений за 100 самолето-вылетов, выполненных эскадрильей ближней, и за 50 — дальней разведавиации, могли претендовать на ордена Ленина. Однако, насколько известно автору, награды на разведчиков, в отличие от других родов авиации, «как из рога изобилия» не посыпались. Это обстоятельство можно считать неким интегральным признаком невысокой, в общем-то, оценки, которую в то время выставляло командование КА своим «глазам и ушам».
Положительным явлением нужно признать быстрый обмен опытом между экипажами разведывательных частей, осуществлявшийся преимущественно в зап'ах и учебных центрах. Стоило появиться новинке, например, установкам реактивных снарядов для обстрела задней полусферы (их применяли, чтобы отогнать истребители противника), и она тиражировалась почти во всех эскадрильях и полках. Воспроизводились удачные «самоделки» вроде спаренных фотоаппаратов, заимствовались и эффективные тактические приемы.
Численность разведывательной авиации начиная с ноября-декабря 1941 г неуклонно возрастала. Как видно из таблицы, в начале марта 1942 г ВВС фронтов в европейской части страны располагали уже почти 170 разведчиками и корректировщиками (около 80 % из них были исправны), что в 10–12 раз превышало ресурсы разведавиации в августе 1941 г. В то же время следует подчеркнуть относительную малочисленность разведчиков по ВВС КА в целом: в боевом составе советских военно-воздушных сил по состоянию на 1 марта 1942 г. насчитывалось 4643 самолёта (в европейской части СССР). Следовательно, доля разведчиков по-прежнему оставалась небольшой — всего 3,7 %.
1* ОKH — главное командование германских сухопутных войск (Oberkommando des Heeres).
2* В начале войны немцы имели весьма поверхностное представление о самолётном парке советской авиации, часто пользовались несуществовавшими обозначениями самолётов (вероятно, ложные данные противнику сообщали отдельные пленные пилоты). В этом был и элемент высокомерной заносчивости: не знаем, мол, и не желаем знать — нам все равно, кого сбивать…