Окружающие Лизу люди говорили на языке, удивительно напоминающем польский, но польским тем не менее не являющемся и называвшемся, как это ни смешно, русским. Лиза польский язык знала неплохо. Умела говорить и читать, вполне грамотно писала, но вот какое дело. Она понимала этот их «русский» не слишком хорошо. В нем было много незнакомых слов, да и некоторые грамматические обороты ставили Лизу в тупик, не говоря уже о черт знает каком произношении. Однако, когда она говорила сама, ее произношение ничем существенно не отличалось от того, как говорили другие люди. Вернее, отличалось немного, но совсем не в том смысле, в каком стала бы думать Лиза. Доктор Егорычев сказал ей как-то, что ему очень нравится то, как она говорит.
– Все-таки, – сказал он ей с улыбкой, – у вас, пскобетян, язык куда лучше, чем у нас, на севере.
«Мы скобские? – вспомнила Лиза старый советский фильм «Мы из Кронштадта». – Пскобское произношение? Умереть, не встать!»
Получалось, что говорит и пишет Елизавета Браге, а понимает и читает Елизавета Берг. Стоило Лизе задуматься, и фразы выходили так себе, корявые и неправильные, да и произношение «проседало», что свидетели ее очередного фиаско относили обычно на счет ее плохого самочувствия. Все-таки Лиза семь месяцев пролежала в коме, ей можно.
Однако если не задумываться, а говорить «автоматом», не переводя с «русского» на «русский», Лизина речь лилась свободно и звучала правильно, хотя иногда она и сама не понимала, «что несет». То есть по смыслу это, судя по всему, было именно то, что она хотела сказать, но таких грамматических оборотов, поговорок и прочих фразеологизмов она никогда раньше не знала и знать не могла.
Ну и еще, писали здесь, как и в Польше, не кириллицей, а латиницей.
– Хотите что-нибудь почитать? – спросила библиотекарша.
– Да, – с трудом улыбнулась Лиза. – Можно я полистаю энциклопедию?
– Какой вам дать том? – ничуть не удивившись, спросила женщина.
– «Эн», – ответила Лиза. – «Ни».
– «Ник-Нис», – добавила, рассмотрев маркировку томов.
– Садитесь за стол, сударыня! – кивнула библиотекарь на ближайший стол. – Вы едва стоите на ногах, и лица на вас нет. Хотите, позову врача? Нет? Как знаете. Я сейчас принесу вам этот том.
И она принесла.
«Ник-нис, Ниен, – прочла Лиза. – Ниен – столица Ижорского княжества. Расположен на северо-западе республики Себерия, на побережье Финского залива и в устье реки Невы… Город основан в 1193 году шведами… Крепость Ландскрона… стена… захвачен Новгородом в 1351 году… …важнейший экономический, научный и культурный центр Себерии, крупный транспортный узел… Население… 3 785 190…»
Когда пришло время выписываться из госпиталя, Надя пригласила пожить у нее – «поживешь, осмотришься, то да се!» – но Лиза настояла на том, чтобы «вернуться домой». Домой, как бы двусмысленно это ни звучало в ее случае.
«Домой… Кто бы мог подумать!»
В конце концов, Надежда согласилась и даже подготовила апартаменты на Смоляной улице к возвращению хозяйки.
– У вас там, на Смолянке, артель уборщиков работает, – рассказывала Надежда в вечер перед выпиской. – Дом Корзухина убирают и два соседних. Я им заплатила, так они тебе и окна вымыли, и полы, и все шкафчики на кухне. В общем, все, что надо, то и вымыли, – хохотнула в своем обычном, несколько фривольном стиле. – Ледник я включила, продукты на первый случай завезла… Что еще? Электричество есть, телефонная линия в порядке, радиоскоп работает…
– Спасибо, Надя! – улыбнулась Лиза, совершенно очарованная тем, как к ней относилась эта молодая красивая женщина. Один из лучших и невероятно востребованных модельеров столицы – так о Надежде Вербицкой писали газеты, – она находила время, чтобы навещать увечную подругу, сидеть с ней долгие часы, воссоздавая по крупицам «утерянное» прошлое, едва ли не с ложечки кормить вкусностями и разностями и рассказывать со смехом новости светской жизни. Однако Лиза понимала, когда-нибудь ей все равно придется «встать на крыло» и начать жить своей головой, и лучше сделать это раньше, чем позже. Потому что она здесь, похоже, навсегда. Ей здесь жить! Оттого и отказалась погостить у Надежды, хотя чем дальше, тем больше воспринимала ее как свою собственную – Лизы Берг – самую близкую подругу.