— Вагаршак уже давно был во власти города, где сам Бог велел жить с надеждой и верой. Город, где жили люди не только разной национальности, но различных вероисповеданий[7]. Здесь царила одна Вера — вера в Человека, человеколюбие. Им было пропитано все. Человеческие отношения были пропитаны верой и любовью к ближнему. А сам город был храмом, где на каждом шагу проявлялась Божья воля. Его жители не только в церквях, с зажженной свечой перед образом, но и повсеместно и ежедневно, со стаканом вина в руках, сами того не ведая, воздавали хвалу Господу. И Господь принимал ее. Кутежи и увеселения в Тифлисе не были богонеугодными излишествами. Вагаршак неплохо вжился в этот город, усвоил его обычаи и нравы. Говор его стал мало отличаться от городского, и он легко находил общий язык со всеми. Усвоил русскую и грузинскую речь. И город его принял. Он сдружился с родственниками Анны, сослуживцами, соседями. Особо сблизился он с сыном папаши Аршака — Гагиком, своим ровесником. Гагик родился в Тифлисе после того, как его отец переселился туда из Средней Азии, где у него были собственные бани. В Тифлисе Аршак занялся портняжным ремеслом — шил на заказ дорогие костюмы. Он был ровесником Арсена и приходился ему дальним родственником. И жили их семье рядом, через стенку, на одном балконе. У него были две дочери и сын — Гагик. Гагику нравилась неуемная энергия, фантазия, простота в общении, незлопамятность Вагаршака. Нравился его своеобразный юмор. Но оставалось одно, очень важное положение, которым юноше надо было овладеть, чтоб стать настоящим тифлисцем, — это понять и принять тифлисское застолье.
Застолье
— Как-то Гагик пригласил Вагаршака на свой день рождения. Собралось много гостей, все веселились, произносили красивые тосты, пели. Каждый старался показать, на что горазд. Только Вагаршак скромно сидел за столом, и внимательно слушал. — "Какие все умные, образованные" — думал он,— "а что умею я?". И тут, во время этих раздумий, кто-то из гостей, обращаясь к нему, спросил: — "А ты, молодой человек, почему не участвуешь в нашем веселье? Давай, и ты скажи тост, прочти стих или спой нам что-нибудь".— У юноши от страха душа ушла в пятки. Что он мог им сказать или показать? От стыда он готов был провалиться сквозь землю. Но выручил один из друзей Гагика, ответив за Вагаршака: — "Да оставьте его в покое. А если хотите узнать на что он способен, сходите завтра к нему в парикмахерскую — он вас побреет и острижет — это его дело, а наше дело — пить и веселиться!"
— Слова эти глубоко ранили сердце юноши и заставили призадуматься.
— Надо отметить, что застолье и кутеж для настоящеего тифлисца это нечто большее, чем просто еда и возлияние, от случая к случаю. Это образ жизни — особый и неповторимый. Без застолья и кутежей можно представить любой город мира, но только не Тифлис. Душа тифлисца по настоящему раскрывается только в застолье с близкими, друзьями, со случайным гостем, за стаканом сухого вина и простой закуской. И главное в нем не еда и выпивка, а сердечное общение и признание в любви к ближнему и миру. Тут виден человек, какой он есть на самом деле. И грош цена тому, кто только и знает, что работать, но не делится радостью и печалю с друзьями! Во все времена, как бы трудно не жилось тифлисцу, бутылочка вина, пури, кусочек сыра — сулгуни, свежая зелень и речные рыбы — храмули и цоцхали, украшали его стол. Вагаршак тянулся к этому миру. После окончания работ, мастера, перед уходом домой, заходили в духаны или винные подвальчики — настоящее царство мужчин — чтоб благословить стаканом вина еще один трудовой день. Вагаршак тоже с удовольствием шел с ними. Он впервые попробовал молодое вино — мачари. Пили же в основном сухие виноградные вина. Водка, коньяк, крепленые вина не били приняты в быту. Ну, а сухие вина, как заметил еще великий классик, были в очень широком употреблении. В этом была и своя причина — оно, сухое вино, легко пилось, давая возможность растянуть застолье и всем высказаться. В этом суть тифлисских застолий. Невозможно представить молчаливо пьющих тифлисцев. В застолье, как правило, тифлисец становился еще добрей и сентиментальней. Мечтал о лучшей жизни для себя, своей семьи, близких и друзей. Становился еще красноречивей и остроумней, но, как правило, не терпел пошлости и нецензурщину. Все это сопровождалось пением, стихами, притчами, житейскими поучениями. В одном из тифлисских тостов говорится, как два марала пасутся на благодатном горном склоне, где сочной травы вокруг — видимо-невидимо, но они, тем не менее, стараются нежно подсобить друг другу. Так и в тифлисском застолье — теплоты, светлой ауры — хоть отбавляй, но сотрапезники стараются, чтоб было еще теплей, еще светлей вокруг.
7