— Когда у вас не останется воды, можете на время перебраться сюда, к моей речке, а если и она высохнет, тогда мы уберемся отсюда все вместе.
Джек Купер, капитан и я ехали обратно бок о бок, пустив шагом наших лошадей, которые хотя и не были в плохом состоянии, но ослабели от сухого корма. Слова старика Моргана поразили нашего шкипера до глубины души, и он никак не мог успокоиться. Раза два он пробурчал себе под нос: «Черт побери!» На краю света, в глуши Австралии капитан встретил настоящее чувство товарищества, которое пришлось бы по душе его школьному учителю физкультуры.
Мы с Купером старались его ободрить.
— Вот увидите, шкипер, — сказал я, — недельки через две после дождя такая зеленая трава кругом заколышется — повыше изгородей!
— Еще бы! — вторил мне Джек. — Скот разжиреет, а лошади станут такие резвые, что их тогда и не сдержать!
Капитан поглядывал на нас — то на одного, то на другого, как во время боя новобранец на ветеранов.
Я по-прежнему заходил по вечерам к Вейчлам. Миссис Вейчл говорила только об Англии. В этом было что-то жалкое. Я начинал понимать, что, говоря о прошлом, она выражает свои надежды на будущее. Похоже было на то, что мечте капитана сделать тут что-нибудь для Англии грозит серьезная опасность. Сердце его жены было не здесь. В разговорах с ней я давал некоторую волю воображению, делая вид, что познания мои гораздо обширней, чем это было в действительности. Мы совершали воображаемые путешествия по курортам Англии, говорила преимущественно миссис Вейчл. Мы провели час в Корнуэлле, потому что я недавно прочел потрепанную книжку Джозефа Хоккинга. Она, вероятно, догадывалась, что я немножко фантазирую, но плоды этой фантазии были ей по вкусу. Милая старая Англия! Миссис Вейчл говорила много всякого вздора, — в Англии нищеты и невежества не меньше, чем в других странах, — просто ей очень хотелось, чтобы кто-то вместе с ней верил, что там все чудесно, прекрасно и замечательно. Я понимал это и не перебивал ее. Прощалась она со мной всегда очень ласково.
Однажды я попытался заставить ее понять, что хотя Австралия и суровая страна, но это наша родина в полном смысле слова. Миссис Вейчл лишь слабо улыбнулась в ответ, как будто подумала, что в таком случае мы все, должно быть, немножко не в своем уме.
Как-то утром мне понадобился помощник. Миссис Вейчл, словно не желая, чтобы ее видели, крикнула мне, когда я был еще далеко от их дома, что ее муж на участке. Когда я подошел к капитану, он делал вид, что укрепляет плотину, на самом же деле он сидел, уныло сложив руки, а лопата и кирка лежали рядом. Мало-помалу он рассказал мне все.
Австралия и засуха оказались не по силам Мильдред, а быть может, и им обоим. Они теперь часто ссорились, и с каждым разом упреки становились все более горькими. Оба старались сдерживаться, — в этом я могу не сомневаться, — но позавчера вечером вспыхнула бурная ссора. (Я представил себе, как это происходило при свете керосиновой лампы, в тяжелой духоте вечера.) В чем только они друг друга не обвиняли! Припоминалось многое, о чем давно следовало бы забыть. Они говорили все громче и громче. Дело дошло чуть ли не до драки. Капитан сам не понимал, как это случилось. Он и не думал поднимать руку на Мильдред. А она вдруг вскрикнула, схватилась за щеку и отшатнулась. Теперь у нее под глазом синяк.
Положение было трагическое — или комическое, — смотря как на это взглянуть. Едва ли я мог тут чем-нибудь помочь. Я немного покурил со шкипером, чтобы выразить сочувствие джентльмену, который настолько низко пал, что задал трепку своей жене. Затем я пошел искать себе другого помощника.
Супруги Вейчл не разговаривали между собой несколько дней. Наконец миссис Вейчл не выдержала.
— Вот до чего дошло, Эдгар! — сказала она. — А все эта… эта мерзкая Австралия!
Под гнетом своей вины капитан совсем присмирел.
— Но что же делать, Мильдред? — спросил он.
— Отвезти меня домой, Эдгар, — отвечала она. — Поедем домой!
Последовала минута молчания; капитан мысленно прощался с соратниками, которых он здесь нашел, и собирал силы для той страшной борьбы в одиночестве, которая, быть может, ожидала его впереди.
— Хорошо, Мильдред, — сказал он. — Поедем.
Все это он рассказал, когда пришел ко мне с просьбой помочь ему сбыть его коров.
Однажды утром, месяц спустя, я запряг Гнедого и Серого в повозку и подъехал к дому Вейчлов, чтобы отвезти их и их багаж на станцию.
Дней за десять до этого засуха кончилась. Целую неделю мы жили в полумраке: густые тучи проносились низко над землей, обрушиваясь на нее тяжелыми ливнями. Дождь хлестал, пока земля не размокла; даже склоны холмов превратились в жидкую грязь, а в пересохших руслах зарокотали бурые потоки.