Нахлобучив фетровую шляпу на редеющие темные волосы, он вышел во двор стремительным шагом энергичного человека, ставя носки немного внутрь. Теперь он может с легким сердцем тронуться в путь. Мисс Бауден, услужливая старая дева, живущая по ту сторону пастбища, должна прийти с минуты на минуту, чтобы присмотреть за ребятишками. Она уже вышла из дома — он видел, как среди сухостоя замелькала ее низенькая, похожая на перечницу, фигура. Он неторопливо вывел из сарая дешевый двухместный автомобиль, помахал на прощанье детям, которые сгребали листья под раскидистым эвкалиптом, и, обогнув простенький, обшитый досками домик, поехал к воротам.
У мостика его окликнул краснолицый мужчина в раздуваемой ветром блузе.
— Здорово, Джо! — гаркнул он. — За хозяйкой?
— За ней, Тэд, — Джо снял руку с руля и приветственно поднял ее. Это был жест человека, привыкшего взмахивать кнутом. — Вернусь часа через два, а то и раньше.
Когда машина выбралась на дорогу, он пожалел, что не поехал на двуколке. Того и гляди застрянешь колесом в глубокой колее с засохшей грязью или вдруг скользнешь в яму, полную молочно-желтой воды. Но он представил себе, как Мадж возвращается домой на двуколке, как она сидит, ничем не защищенная от колючих ветров равнины, держа на руках двухнедельного ребенка, и самая мысль об этом показалась ему невыносимой. Ведь он сейчас едет в городскую больницу, едет за Мадж и мальчишкой. При этой мысли его охватило трепетное чувство гордости и какого-то благоговения. До чего же приятно везти домой жену и ребенка — в жилище, которое он для них приготовил. Уже два раза он вот так же привозил ее домой, но сейчас ему казалось, что он едет за ней в первый раз. Джо выпрямился над дергающимся рулем и пригнул голову к смотровому стеклу, машина запрыгала по луже, и между ним и небом повисла тонкая пляшущая завеса из янтарных брызг.
«Бедная Мадж, — подумал он, — бедная девочка, достается ей тут!»
Вздохнув, он окинул взглядом унылый, однообразный ландшафт; голые пастбища с клочьями поблекшей прошлогодней травы и бесконечные проволочные ограды, ровные, как нотные линейки; неожиданно зеленые островки нежных молодых всходов, отливающие ртутью там, где вода затопила ложбины; по сторонам дороги — побуревшие плети омелы на развесистых эвкалиптах; грязная трава и тростники; то тут, то там мелькнет ферма с косматыми скирдами, а сараи, кажется, только тронь — и они развалятся. И над всем этим бесцветное, как тающий лед, небо, чуть розоватое по краям, струящееся, мутное и бесформенное, как дыхание на морозе.
Он снова подумал о своей ферме. Не так уж она плоха, на севере он видывал и похуже, — но, пожалуй, он сделал не все, что мог. «Надо держаться, — говорил он вначале, — держаться во что бы то ни стало!» Он держится вот уже десять лет и теперь все реже объясняет свои неудачи давно износившимся оправданием — тем, что он начинал на пустом месте. Десять лет, а сделано не так уж много. Дом кажется недостроенным: крыша до сих пор не выкрашена, веранда доведена только до половины дома. Но, видит бог, он трудился, не жалея сил; превратил неподатливую землю в пашню и выгон до самой фермы Симпсона, содержал коров в чистоте и холе и вырубал чащу сухостоя позади дома. Вскладчину с Тэдом Симпсоном он купил лесопильную раму, и теперь они распиливают бревна и складывают их штабелями для отправки. Звук пилы, вгрызающейся в твердое дерево, этот резкий, пронзительный визг, рождающий звонкое, как медный колокол, эхо, успокаивает и радует его, вызывая ощущение бьющей через край энергии.
«Тэд, должно быть, собирается сегодня пилить», — подумал он, вспомнив соседа, окликнувшего его у мостика. Его начало грызть беспокойство: как бы дети не забрели на задний двор и не вздумали рыться в куче опилок. Там работает Тэд с сыном, но ему ведь и в голову не придет присмотреть за ними. С детьми может случиться все что угодно. Эти ржавые гвозди в старом заборе вокруг курятника, они очень опасны, от ржавчины бывает столбняк. Вдруг он спохватился, что не закрыл дверку курятника, — и теперь уже, наверное, куры разбрелись по всей ферме…
Судорожно глотнув, он вывел машину на более ровный участок дороги, и под колесами жестко зашуршал щебень. Джо вдруг почувствовал прилив необычайного волнения, и у него засосало под ложечкой. Уже почти доехал. Вот она, эта путаница крыш, столбов и заборов, которая называется городом: вот белая водокачка, разрисованная узорами ржавчины, вот гордо вздымающаяся стена новой церкви из красного кирпича, а вот и сверкающие стекла больничного балкона.