Джеффри Олифант чувствовал неуловимую фальшь привычных картин и звуков этого вечера в Пандалупе. Топали башмаки по деревянному полу. Гремели тазы. Хриплый голос выводил какой-то дурацкий припев: «Лаллал в Джилонг». Лаяли собаки. Кто-то вышел и щелкнул хлыстом, пытаясь их утихомирить. Каждый звук пугал скваттера именно своей обыденностью. Это были звуки, присущие каждому вечеру, а этот вечер был совсем непохож на другие. Олифант почувствовал странное желание выйти на равнину и позвать Луизу домой. Он хотел привести ее в светлую комнату, положить руки ей на плечи и заглянуть в милое лицо. Посмотреть, не коснулось ли разложение и Луизы, ее карих глаз… Услышать, как она говорит, чтобы проверить, как теперь звучит любимый голос. Пришелец обнажил то, что прежде было скрыто. Как восприняла это Луиза?
Старый Карл подозвал его с порога кухни. Ничему уже не удивляясь, Олифант не обратил внимания на то, что Карл не поздоровался. Губы повара были плотно сжаты. Его нижняя челюсть не переставая подергивалась, как у кролика. Трусливый Кролик Карл.
Повар молча посторонился и выразительным жестом скрюченного ревматизмом большого пальца пригласил его войти. Как будто ему нужно было сообщить что-то важное по секрету. Олифант был уже в кухне, когда сообразил, что он, собственно, делает. Погас последний луч дневного света, и вдруг наступила ночь. В смутном свете лампы «Ураган», подвешенной к потолку, тускло мерцала кухонная утварь. Строганые сосновые скамьи, горшки и сковороды на закопченных стенах, полки, заставленные бутылками и жестянками. Куча дров у раскаленной плиты.
Старый немец стоял в дверях не шевелясь, если не считать подергивающейся челюсти, и смотрел на своего хозяина, как отец, уличивший сына в особенно дерзкой выходке.
— Ну, Карл, — сказал Олифант, — пахнет хорошо. Чем вы их сегодня кормите?
— Я варю здесь, — с трудом выговорил Карл.
— Вы хорошо работаете. Здесь недостаточно светло, правда?
Может быть, Карлу тоже нужна «Глория»?
Карл кивнул, не ответив на улыбку.
— Восемь лет я варю здесь. И я нишево не говорю.
— Что случилось, Карл? Вы говорите, как будто…
— А что не слушилось? Как вы думает, я могу варить в этом месте?
— Вам не нравится освещение?
— Летом я обливаюсь потом до смерть. Зимой я замерзаю до смерть, и меня продувает. Всегда я дрожу, как последний мышь.
Олифант окаменел. Здесь, кажется, сезонник ничего ему не оставил. Ни разу Карл не сказал «сэр».
— Так не жалуются, Карл, — сердито произнес он. — Вы забываетесь.
Карл нетерпеливо махнул рукой.
— Я нишего не забываю. Вы думает, я говорил нишево, так я думал нишево. Я думал всегда. И всегда я думал, какой дурак…
— Карл!
— Эти люди надо кормить…
— Карл, что вам нужно?
— Черт возьми, сэр, мне нужна новая кухня!
— Прошу прощения!
— Мистер Олифант, за что я должен не говорить прямо? Восемь лет я нишево не говорил, а что я имел? Я имел нишево. Что за дело вам, если я отравляю люди, пока я пеку хорошие белые хлебы? Лучше я буду варить на камбуз, на корабль. Здесь я не повар — я грязный цыган. Вы не даете мне молоко. В мои пудинги я кладу порошки, а ваши куры имеют молоко в их пойло. Если мои курицы не несут яйца, я не получаю от вас ни одно — вы отдаете яйцо вашим собаки. А овощи вы даете — что вам негодно или что у вас избыток. Когда-то я был Карл-Кролик. Теперь я Карл-Морковь, Карл-Тыква, Карл-Лук. А когда я буду Карл-Капуста? Не удивительно, что эти люди говорят, я в ослы настоящему повару не гожусь.
— Карл!
— Я вам говорю раз и навсегда…
— Ни слова больше! Я не намерен выслушивать это.
Олифант двинулся к двери, но Карл преградил ему дорогу. Взволнованный овцевод отчетливо сознавал, какая тишина наступила кругом. Все прислушивались.
— Мистер Олифант…
— Завтра же утром вы уйдете отсюда.
— Хорошо. В этом месте я не останусь ни один день. Но раньше я скажу вам…
— Вы такой же, как и все остальные, — вы тоже наслушались этого проклятого бродяги!
— Бродяги? — у Карла перехватило дыхание. — Человек, который сегодня ушел?
— Да, я все знаю. Подлый подстрекатель…
— Подлый?!
Олифант понял, что назревает новая буря, но не мог сдержать ярости.
— Сборище несчастных идиотов! Вы же работаете на лучшей из лучших станций в Риверине, а когда какое-то мерзкое ничтожество…
— Ничтожество?!
— Да, ничтожество. У него даже не хватило смелости встретиться со мной. Он просто набил ваши безмозглые головы…