— Мистер Олифант, вы глубоко несправедливы. — Голос Карла дрожал от негодования. — Это лучший человек из тех, что бывал в Пандалупе.
— Да вы, старый дурак…
— Не смейте говорить мне «старый дурак»! Что вы знаете о плохие люди? Вся жизнь вы живете здесь и не видите нишево. А я вам говорю — этот человек… святой. Он слишком хороший, чтоб остаться здесь. Он любит все, и все любит его. Мне был друг. Он рубил мне дрова, он мыл моя тарелки. Одна ночь, когда мои кости болели, он ехал целый день в Уонганелла привезти мне бренди. Он был очень мудрый и хороший человек…
— И он сказал, что вам нужна новая кухня! А людям больше овощей!
— Ну и что? Это не правда?
— Люди были довольны — уже сколько лет…
— А теперь они все проснулся!
— Для них я четырнадцать лет держал в этой кухне повара!
— А я знал человек, кто варил на два камня, но он не называл это кухня!
Карл кинулся к плите, где что-то бежало через край, и Олифант, воспользовавшись этим, вышел. Его окружало напряженное безмолвие. В домиках никто не шевелился. Но когда измученный скваттер шел неверными шагами к дому, он чувствовал сквозь густую тень устремленные на него глаза. Звезды холодно мерцали на бархатном небосводе. Где-то на равнине кричала сова… Луиза говорила, что эта маленькая сова напоминает ей английскую кукушку.
Луиза… а что, если она еще не вернулась?
Что сделал с Луизой этот человек, пробуждающий в людях тщеславие, неблагодарность и честолюбивые стремления? Какие дерзкие мечты он заронил в горячую голову Денниса? Олифанта особенно сбивало с привычной колеи то, что рабочий ушел; у него было такое чувство, как будто ему приходится бороться с далекой, неуловимой силой. В необъятном ночном мраке ему везде чудился призрак высокого бородатого человека в развевающемся пальто, плетеной шляпе, со скатанным одеялом и жестяным чайником, исчезающего вдали…
Через открытую дверь склада с ним почтительно поздоровался Лессингтон, стажер-счетовод, но Олифант не заметил. Ему нужна была Луиза, только Луиза…
Спустя мгновение она была в его объятиях. Она ждала его на верхней ступеньке веранды, даже не сняв костюма для верховой езды.
Луиза заговорила, но смысл ее слов не доходил до него. Жизнь, остановившаяся было совсем, снова забилась, как только он молча обнял жену и прижал ее голову к своей груди. Так они простояли несколько секунд. Раз она шевельнулась, как бы пытаясь освободиться, но он только крепче обнял ее. Он почувствовал, как ее рука поднялась и ласково погладила его по затылку. Он знал, что женской интуицией она уловила в его поведении не только естественную радость встречи и физическое удовольствие от ее близости.
— Что случилось, дорогой? — шепнула она.
Не выпуская ее рук, он отстранил ее и посмотрел на нее долгим испытующим взглядом. Но в темноте он различил только блеск ее глаз.
— Милая, почему тебя не было?
— Но, Джеффри, разве тебе не говорили?
— Элен сказала, что ты у Долмана.
— Ребенок очень болен. Мне даже теперь не следовало уходить.
— Разве миссис Долман нет дома?
— Там еще четверо детей, дорогой, и она сама не совсем здорова. Ты не должен сердиться…
— Я так хотел, чтобы ты была здесь.
— Бедный Джеффри! Но ведь у малыша воспаление легких. А мистер Долман уехал на весь день с мистером Деннисом.
— Ах так! А где Деннис сейчас?
— Разве он еще не вернулся? Он был целый день на Второй Миле — перегонял овец. Речка разлилась.
— Ты видела его?
— Нет, он был у Долмана до меня и передал, чтобы тот отправился вслед за ним, когда придет. Долман приходил завтракать. Он беспокоится о ребенке.
Невозможно было не верить ей. Олифант ухватился за тот великолепный факт, что в конце концов худшее не случилось. Среди мрака и разрушения он снова, благодарение богу, ощутил почву под ногами. Луиза, теплая и близкая, осталась прежней. Ее интересовал только он; каждый жест ее дышал радостью и преданностью. Как просто и естественно объяснила она поведение Денниса. Где еще мог быть Деннис при таких обстоятельствах, как не у разлива на Второй Миле? И где следует искать Луизу, как не у постели больного ребенка?
Полный благодарности и возрожденной надежды, он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы долгим страстным поцелуем, в котором огромное облегчение сменилось физическим желанием.
— Войдем, — шепнула она. — Здесь нас могут увидеть.
Рука об руку они вошли в гостиную. Луиза начала говорить что-то об обеде, но он сел на край стола, притянул ее к себе и, взяв ее руки в свои, очень серьезно посмотрел на нее.