Только было пустился я в размышления, сколько пепла от костров перемешано здесь с теплой пылью, как Гордон сказал:
— Достал бы ты вторую бутылку. Он идет к нам.
Я едва успел сунуть руку под матрац и поставить бутылку на стол, как в дверях уже появился незнакомец.
Вблизи он показался мне старше, — ему, наверное, было под семьдесят; он был высок, худощав и держался прямо. Старая, залатанная одежда делала его похожим на одного из тех бродяг, призраки которых я только что вызывал в своем воображении. Мне понравилась его застенчивость, его спокойное худое Лицо и большая загорелая рука, которой он оперся на косяк. С врожденной деликатностью он слегка отворачивал голову, чтобы не заглядывать внутрь прицепа. Он спросил, нет ли у нас старой газеты:
— Я подумал, может, у вас найдется ненужная газета. Я давно уж не видал газет, а иногда хочется знать, что творится на белом свете.
— Пригласи его зайти и выпить с нами, — сказал Гордон.
Незнакомец не видел Гордона, но бутылка и стаканы были в поле его зрения, и он старательно делал вид, что не замечает их.
— Нет, нет, что вы, я не за выпивкой пришел. Я только насчет газеты…
— Газет у, нас сколько угодно, — сказал я. — Заходите. Мы тут только вдвоем.
Он вошел, пригнув голову, чтобы не задеть притолоки, и сел на самый край койки, словно опасаясь, что она под ним рухнет.
— Спасибо вам большое. Только мне бы не хотелось вас обделить. — Он смущенно кивнул Гордону и с откровенным интересом огляделся. — Хорошо у вас!
Гордон одобрительно кивнул. Я понял, что наш гость покорил его так же, как и меня.
— Осень у вас тут очень сухая.
— Суше не было с сорок второго года.
Когда я налил старику пива, его глаза засветились от удовольствия. Он поднял свой стакан.
— За ваше здоровье. Спасибо, что пригласили. Можно узнать, вы издалека?
— Из Мельбурна, — ответил я. — Доезжали до Летта. Вы бывали в Летте?
— Да, я бывал в Летте. Вы сделали порядочный крюк, знаете?
— Ничего. У нас отпуск, вот мы и колесим. Я занимаюсь птицами. Хотел поснимать эму.
— Эму… Ну и как, повезло? Вам бы лучше свернуть в Хомбуш. Засуха их всех туда загнала.
— Мы и в Браме их много видели, — сказал Гордон. — А вы путешествуете один?
Старик улыбнулся, словно услыхал что-то забавное.
— Что поделаешь! Кто теперь бродит по дорогам, как в старину? Теперь все с автомобилями. А помню, бывало этот берег кишмя кишел народом, — все с котомками, сидят себе, поджидают сезона стрижки. До того было густо — где ни пристроишься, все равно слышно, о чем ведут разговор у ближнего костра. А теперь? Ей-богу, торчу здесь, наверное, неделю и ни с кем еще словом не перемолвился, вы первые. Раза два на шоссе останавливались автомобили; седоки позавтракали и сразу укатили. Теперь людям некогда.
— Вы пришли сюда через Хомбуш?
— Нет, шел по разным местам, где работу предлагали. Я сейчас из Дениликуина.
Гордон загорелся интересом:
— Из Дениликуина? Давным-давно я сортировал шерсть в тех краях — в Уонганелле, Мэрге, Баратте…
— Сортировали? Вы были сортировщиком? Подумать только! Можно узнать, а давно это было?
— В начале тридцатых годов.
— Давно. Теперь там ничего не узнать. Большие станции изрезаны на куски.
— Да. И народ новый. Большинство стариков, наверное, поумирало. Сэм Тайэрс из Мэрга…
— Я в Мэрге не бывал.
— Колин Брайант… А вы знали Колина?
— Колин Брайант. Вы знали Колина? Вот был бедовый человек, правда? Да, он умер. Я водил с ним знакомство, еще когда жена его была жива. Не ладили они друг с другом. Домик у них был около Мауламейна. Когда я заглядывал в те края, у них раза два останавливался. Слыхали историю, как он сунул петуха в печную трубу? Ей-богу, вот смеху-то было. Разжег он однажды вечером плиту, а дым повалил в комнату, как из пекла. «Ладно, говорит, утром прочищу». И спозаранку, как проснулся, первым делом схватил самого большого черного петуха, залез на крышу, да и затолкал его в трубу вниз ногами. Ох, что поднялось! Хозяйка его еще не вставала. Тут она вылетает в ночной рубахе. Послушали бы вы, какой пошел тарарам! Посмотрели бы, сколько полетело сажи! А хозяйка чуть не выдрала себе все волосы!
Пригрозила нажаловаться на Колина в Общество защиты животных от жестокого обращения. Тут он совсем взбесился да как заорет: «Жестокое обращение с животными? Что я петуху худого сделал? Он через пять минут все забудет. Ты еще не знаешь, что такое жестокость. Этому петуху не надо двадцать распроклятых лет подряд жить с одной и той же дурой-курицей!» — Старик отхлебнул пива и кончиками пальцев вытер рот. — Я как захохочу, — и тут все кончилось: выгнали меня; а потом я так и не собрался с духом зайти к ним. В последний раз мы повстречались с Колином на Куайрмонге — стоянки у нас были рядом.