Брат Джонс был пожилой, седовласый человек, шагал он трудно, согнувшись, как ревматик. В одной руке он нес жестянку из-под керосина, где лежало несколько крупных камней, в другой — тетрадку и пачку бумаг. У него едва хватило сил добраться до шатра. Шаткое сооружение трепалось и раскачивалось на ветру. Он откинул полу шатра и вошел в это доморощенное казино. Так же медленно он добрался до большого стола в углу и принялся методически раскладывать свои бумаги, прижимая их к столу камнями из жестянки.
Старый Брат Джонс представлял в лагере Союз австралийских рабочих. Он представлял Союз всегда и везде, куда только ни нанимался за тридцать с лишним лет. Еще в девяностых годах, совсем юнцом, он участвовал в стачке стригальщиков и с тех пор оставался активным членом Союза. Годы борьбы, бурные события, свидетелем которых он был, наложили свой отпечаток на его обветренное лицо.
Его появление прошло почти незамеченным. В центре шатра шла оживленная партия в «обе вверх», а у стен играли во всякую всячину; в кости, «туда — назад», в «вышку и якорь» и в мальтийскую игру, называемую «боксер». Над местом, где сражались в «обе вверх», в потолке была четырехугольная дыра, служившая окном и позволявшая подбрасывать монеты на условленную высоту.
Плотная пелена табачного дыма висела над людьми, дым вытягивало в дыру. Шум стоял, как возле букмекеров в день скачек, — игроки объявляли ставки, вели игру, выкрикивали результат.
— Кто еще ставит?
— Два орла.
— Две решки!
— Ставки на стол!
— Становись в круг, бросай монеты!
Выкрики играющих вырывались из ровного гула разговоров. В дальнем конце помещения несколько человек, усевшись на корточках в кружок, рассказывали всякие истории, другие читали или писали письма за маленькими, грубо сколоченными столиками.
Брат Джонс откашлялся, словно извиняясь, что вмешивается в важное дело, и негромко произнес:
— Ты готов, Кэрли?
Невысокий человек, следивший за игрой, подошел к столу и стал рядом с Братом Джонсом.
Кэрли вел протоколы на собраниях. Дело это ему поручили потому, что он был мастер по письменной части. «Ученость» Кэрли, правда, служила предметом насмешек в лагере, но зато он вправе был гордиться тем, что в любой стачке бросал работу первым и начинал последним.
Брат Джонс поднял жестянку, в которой оставалось еще несколько камней, сильно потряс ею и закричал:
— Профсоюзное собрание! Профсоюзное собрание!
Многие из тех, что сидели в углу и забавлялись анекдотами, поднялись и подошли поближе к столу. Несколько зрителей отделилось от кружков играющих, за ними последовали и некоторые игроки. Те, кто вел игру, оглянулись на Брата Джонса, но и не подумали кончать.
Кэрли раскрыл тетрадь протоколов и принялся очинять карандаш. Брат Джонс обвел глазами полотняный шатер, лицо его выражало некоторую горечь: каждый раз, когда он пробовал устроить собрание в воскресенье, результат бывал плачевный. Он снова энергично погромыхал жестянкой и повысил голос, еще не утративший звучности:
— Подходите, братья! Профсоюзное собрание! Собрание начинается!
С того времени, как появился игорный шатер, собрания стали посещаться хуже. Это тревожило и огорчало Брата Джонса. Большинство смотрело теперь на собрания как на досадную помеху игре, и только немногие приходили аккуратно. Другое дело — когда начиналась или готовилась стачка. Впрочем, взносы все платили исправно — люди доверяли профсоюзу. Но Брату Джонсу хотелось большего.
Игра продолжалась. Кое-кто из игроков повернулся в сторону Брата, как бы показывая, что собирается слушать, не прерывая игры.
Брат Джонс подождал еще несколько минут. Вокруг стола собралось только двести человек из шестисот.
Брат Джонс предложил называть кандидатуры в председатели. Участники собрания подались в стороны, чтобы и игроки тоже видели, что происходит.
— Я предлагаю Нагетта Дэйвиса, — крикнул из угла сидевший на полу старший посудник из пивной техасца Джо.
Уже вошло в привычку, что на собраниях председательствует Нагетт Дэйвис, но Брат неукоснительно требовал, чтобы называли кандидатуры, в надежде, что когда-нибудь другой председатель, посерьезнее, сменит Нагетта, которого интересовало только одно — как бы поскорее разделаться с собранием. Нагетт, коренастый, крепко сбитый человек с черными курчавыми волосами и красным лицом, чем он в немалой степени был обязан пристрастию к вину, сидел спиной к собранию — там, где играли в «обе вверх».
Нагетт вел эту игру. Переходя с работы на работу, он всюду становился заводилой в азартных играх. На обитателей лагеря он оказывал большое влияние, главным образом — дурное. Многие были его должниками. У него были ухватки хулигана и насмешника, и при случае он был не прочь показать, что «умеет орудовать кулаками».