Бесплодные размышления стали клонить Корэ ко сну. Потом подошла Нара и тронула его за плечо. Корэ проснулся, но рядом никого не оказалось. Вокруг был темно, и на траву осела густая роса. Корэ, зябко поеживаясь, стал выбираться из зарослей.
Деревня тонула в темноте. Корэ понял, что час уже поздний. Он нащупал тропинку и стал спускаться вниз. Теперь он боялся, что Нара заснула и придется войти в хижину. Палан может проснуться, и тогда все сорвется. Вот этого Корэ и не хотел.
Он благополучно миновал склон и подобрался к крайней хижине. Там было тихо. Корэ свистнул. Так свистят ночные птицы. Из хижины сейчас же скользнула фигура, и Корэ угадал в ней Нару.
― Ты что так долго не приходил меня похищать? — шепотом спросила она.
― Выжидал удобный момент, — Корэ не хотел признаваться, что он проспал.
Они поднялись по склону в заросли, где весь день сидел в засаде Корэ. В деревне было по-прежнему тихо. Их никто не преследовал. Так состоялось похищение.
Корэ построил в лесу шалаш, и они прожили в нем три дня. На четвертый день он объявил Наре, что ему надо идти работать на плантацию и вообще пора устраиваться нормально. Нара нехотя подчинилась. В ней еще жила «хранительница традиций». Когда они вернулись в деревню, Палан уже поджидал их.
― Что это ты надумал похищать Нару? — спросил он. — Не мог со мной просто договориться о свадьбе?
Корэ, смущенно переминаясь с ноги на ногу, кивнул на Нару.
— Это все она.
— Я так и знал, — сказал Палан. — Вечно придумает такое, от чего получаются одни волнения.
— А как насчет платы за Нару? — нетерпеливо спросил Корэ.
— Ну, это так быстро не решается, — уклончиво ответил Палан. — Сейчас позовем мупана и вместе с ним все обсудим.
Корэ заплатил за Нару немного, всего пять с половиной рупий. На следующий день он начал строить хижину для себя и Нары рядом с хижиной Палана.
Есть побег с возлюбленным, есть похищение, но есть и обычная свадебная церемония. В эту церемонию перекочевало уже немало обрядов, которые соблюдаются окрестным неплеменным населением. Но эти обряды у панья упрощены, творчески переработаны и приспособлены к собственным представлениям, к собственному образу мышления. Лучшее время для свадеб панья — конец рабочего сезона, апрель месяц. В апреле над Вайнадом стоит удивительная тишина. Воздух солнечный и прозрачный, как в Подмосковье во время «бабьего лета». Легко проглядываются хребты дальних гор с темно-зелеными полосами джунглей на склонах.
…Я иду по тропинке, вьющейся по склону в зарослях. И вдруг где-то за поворотом, среди деревьев, раздается бой барабана, звучит флейта, и невидимые мне еще люди громко и нестройно поют. Я спешу туда, где бьет барабан и играет флейта. Из-за деревьев навстречу мне выскакивает группа пляшущих женщин панья. Их густые кудрявые волосы украшены яркими тропическими цветами. С первого взгляда они напоминают группу маленьких веселых лесных духов. Но вот я различаю среди них несколько знакомых лиц, в том числе Черанги. Черанги — коренастая, ладно скроенная молодая женщина с насмешливыми глазами и редкозубой улыбкой.
— Черанги! — окликаю я ее.
— А, мадама!
«Мадама» прочно прилипло ко мне как имя собственное.
— Что это вы распелись и растанцевались? — спрашиваю я.
— А как же! — смеется Черанги. — Мы идем на свадьбу. А когда свадьба, должно быть весело. Пойдем с нами! — неожиданно предлагает она. — Будешь петь и танцевать.
Я немедленно увязываюсь за панья, правда, петь и танцевать, как они, я не умею. Но мне почему-то весело и хорошо шагать в этой поющей и пляшущей компании. Мы идем через джунгли, горы, поля и деревни. По дороге к нам присоединяются еще панья. И у нас уже не один барабан, а два. Не одна флейта, а три. И наконец прибываем в деревню Чингери. Ее хижины разбросаны между деревьями по склону горы. Навстречу нам выходит мупан — старейшина Караван.
— А мы привели тебе мадаму! — кричит ему Черанги.
— Ладно, — соглашается мупан. — Пусть мадама бyдет нашим гостем.
Наш оркестр присоединяется к музыкантам, стоящим в тени раскидистого дерева.
Мупан, отец невесты, озабочен предстоящей церемонией и выглядит несколько торжественно. Сама невеста Вилати еще сидит в хижине. Ее не выведут, пока не появится жених. Жених не заставляет себя долго ждать. На тропинке у подножия горы появляется новая группа людей. Там тоже бьют в барабан. Впереди группы шагает жених. Среднего роста, коренастый парень в новой белой рубашке. Его зовут Палал. Жениховы родственники с присвистом и плясом врываются в деревню. Старик, отец жениха, ставит перед хижиной глиняный горшок с падди (неочищенным рисом), кладет гроздь бананов и бетель. Это жениховы дары. Старая сгорбленная женщина, бабушка Вилати, выводит невесту из хижины. Невесту всю запеленали в кусок белой ткани, и она движется ощупью. Плечи невесты вздрагивают, и из-под покрывала доносятся какие-то всхлипывающие звуки. Наверно, плачет, — думаю я. И ошибаюсь. Когда бабушка сдергивает покрывало с головы Вилати, я обнаруживаю, что Вилати смеется. Черанги толкает меня в бок и говорит: