― Ну разве не смешно? Завернули человека с ног до головы. А все старый мупан придумал. У панья так не бывает.
— Фух! — говорит Вилати сквозь смех. — Запеленали, а зачем, даже ты объяснить не можешь, — обращается она к отцу. Но мупан сохраняет серьезно-торжественное выражение и важно заявляет:
— Так надо. Так поступают все в округе.
― Ладно, ладно, — машет рукой жених Палал, подходя к Вилати. — Тебе всегда надо знать, что и почему. Поступай, как говорят.
— Вот именно, — вслед за ним повторяет мупан, — поступай, как говорят.
Караван делает знак оркестру, тот замолкает. Теперь уже никто не танцует, наступает торжественный момент. Вилати и Палал садятся рядом на циновку. Мупан выносит из хижины кусок ткани — это новая одежда невесты. На белой ткани лежат две гирлянды из красных цветов и листья бетеля. Рядом с Вилати садится женщина из рода жениха, рядом с Палалом — мужчина из рода невесты. Теперь силы уравновешены. Мупан берет гирлянду. Вдруг возникает какое-то замешательство. Невесть откуда взявшийся юркий старичок головой вперед ввинчивается в толпу родственников и гостей, стремительно просверливает ее и останавливается запыхавшийся перед мупаном. Набедренная повязка старичка вот-вот свалится, и он поддерживает ее темной узкой рукой.
— Ты, — выкрикивает старичок в лицо мупана, — самозванец!
Караван удивленно смотрит на старичка, и на лице его появляется странное выражение: смесь обиды и почтительности. И вдруг он начинает тоже кричать.
— Жрец! Тоже называется жрец! Ни на одну цермонию вовремя не можешь прийти!
— Не твое дело! — парирует старичок. — Давай сюда гирлянду.
Мупан покорно протягивает ему гирлянду. Конфликт между духовной и гражданской властью затухает, не успев разгореться до размеров междоусобной войны.
Жрец берет гирлянду, прижимает ее двумя ладонями ко лбу и, что-то шепча про себя, поворачивается во все четыре стороны. Потом протягивает гирлянду женщине, сидящей рядом с Вилати. Так же он поступает и со второй гирляндой, только отдает ее мужчине. Религиозное таинство совершено. Жрец победно оглядывает паству и… теряет набедренную повязку. Паства непочтительно хохочет. Вилати и Палал раскачиваются и стонут. Они уже не могут смеяться. Смущенный жрец юркает в толпу.
— Тоже мне жрец! — саркастически замечает гражданская власть. — Одежду и ту не может завязать…
В это время сидящие рядом с женихом и невестой надевают на них гирлянды, а старик из рода жениха кладет на падди семь рупий — плата за невесту. Начинают бить барабаны, взвизгивают флейты. Женщины становятся в круг и, чуть согнув в талии тела, плавно двигаются. Темп музыки нарастает, и танцоры убыстряют шаг. Теперь они будут так танцевать до утра. Вилати и Палал удаляются в хижину Каравана. Мупан подходит ко мне и спрашивает:
— Мадама, хочешь посмотреть, что они делают в хижине?
Мадама не знает, как поступить. Мупан, видя мое замешательство, смеется и говорит:
― Иди, иди, не бойся.
В хижине горит дымный очаг и стоит зажженная масляная лампа. Вилати и Палал сидят перед очагом и едят рис, который сложен горкой на банановом листе. Потом я узнала, что трапеза с одного листа — важнейшая часть свадебной церемонии, ее изначальная основа. Во времена предков этим все и ограничивалось.
На следующий день Вилати и Палала повели под музыку и танцы через джунгли в поля, в деревню Палала. Там они пробыли три дня и вновь вернулись к Каравану, отцу Вилати. Этого требовал закон предков — муж должен жить в роду жены. Мупан соблюдал эти законы, несмотря на то, что вносил иногда в них свои новшества. Закон предков требовал и другого. Дети, которые родятся у Вилати, будут принадлежать только ей, ее роду. Так было во времена прародительниц, когда мужчины еще не думали о том, как проявить свою власть. Так осталось и сейчас.