Вот тогда-то я неожиданно почувствовала, что все вокруг так странно двигается, будто я просматриваю пленку с фильмом о моей жизни в обратной перемотке. Быстрой перемотке. Сначала мне показалось, что я падаю, а потом – будто что-то завладело мной, телом и душой, будто какая-то колоссальная сила, сверкающая, одухотворяющая, словно белая пелена, вытащила меня из моего тела и перебросила в тело кого-то другого – знакомого, прекрасного и… всезнающего?
Свет был таким ярким. Таким… загадочным. Я хотела познать его. Хотела раствориться в нем. Я видела лица, и они не были чужими. Она были идеальны. Многих из тех, кто мне явился, я любила до конца их жизни. Самые близкие друзья – Кэролайн, Тони Дюкетт, Мануэль. Я так скучала по ним. Комната, где я находилась, вдруг показалась холодной. А они были теплыми, счастливыми и так рады были меня видеть. Пусть они не сказали ни слова, я прекрасно поняла их: они говорили о том, почему всем нам хорошо и спокойно, почему ничего не надо бояться – нас окружает любовь. Ведь на самом деле мы и есть любовь.
И вдруг меня в грудь словно осел лягнул. Боль была такой резкой и оглушительной, что я пришла в себя и снова оказалась в реанимации. Я сделала выбор. Я задыхалась – знаете, как бывает, когда слишком долго пробудешь под водой. Я села. Свет ослеплял. Я видела только красавчика-врача. Он стоял чуть поодаль и наблюдал за мной.
Мне отчаянно надо было пописать, но, как только я попыталась слезть с каталки, оказалось, что накачали меня до состояния Алисы в Стране чудес, разве что попала я в страну белых стен и нержавеющей стали.
– Что вам нужно? – спросил врач.
– Уборная.
– Сюда.
Я соскользнула вниз, на прохладную плитку, и словно по воздуху добралась до туалета, где долго-долго справляла нужду, а потом поплелась обратно. Врач подхватил меня как пушинку.
Последние несколько лет, в конце девяностых, я постоянно гналась за любовью, которой у меня не было. За любовью, которая, как мне казалось, мне принадлежала, хотя на самом деле это было не так. Погоня моя была буквальной – я уехала из Голливуда и перебралась в Северную Калифорнию. Погоня моя была фигуральной и духовной – я постоянно пыталась стать чем-то большим, тем, что позволит мне понять, как же научиться лучше ориентироваться в этой жизни, в любви и лучше любить. Я наблюдала за своей жизнью, и вдруг она закончилась – прямо у меня на глазах.
В один прекрасный день я получила ответы на все свои вопросы. Никакой дымки, никакого тумана или притворства: все мои усилия были напрасны. Факт оставался фактом: меня не любили, не хотели, от меня почти ничего не осталось.
Я была так захвачена прекрасным и благородным желанием стать чем-то большим, тем, чем никогда не была прежде, тем, что мне казалось более реальным, но все же потерпела неудачу. Я делала все, что могла, но все было не так, все мои поступки оказались неправильными. В ту пору я считала, что если продолжу поступать «правильно», «одухотворенно», то мне откроются истины, которые я так мечтала познать. Ничего подобного не случилось. Я просто сделала неверный выбор. Мне не хватило знаний. Не хватило мудрости. Я потеряла саму себя, пытаясь стать чем-то «большим». Мне казалось, что я недостаточно старательна. И не могла избавиться от этой мысли.
Разумеется, я не знала, что мой выбор неверен, что можно было просто уйти, я просто хотела быть хорошей, верной своим обещаниям. Мне казалось, что, даже совершая ошибки, я бы все преодолела, во всем разобралась.
Вплоть до этого самого момента каждый раз, когда я тянулась слишком высоко, хотела слишком многого, я принимала тот факт, что вообще-то не следует метить так высоко, заключала сделки с собственной совестью, чтобы понять, почему же я стольким пожертвовала, а получила так мало. Я была женщиной, добившейся успеха, и мало кто ценил меня как личность, ценил за то, что я сделала, во что превратила себя. А потому было очень просто от всего отказаться. В конце концов, кто я такая-то? Актриса? Филантроп? Я вообще хоть что-то значу? Верно ли меня оценили? Неужели мужчина, добившийся того же, что и я, стоил бы большего?
Я выросла в семье, где родители любят друг друга слишком сильно, чтобы интересоваться собственными детьми. Мы могли прийти домой и обнаружить, что они обнимаются на диване. Я росла с родителями, которые, прожив пятьдесят лет в браке, по-прежнему танцевали в саду, как будто кроме них вокруг никого не было. Я не подозревала, что существуют люди, которые не любят своих супругов. Я считала, что разведенным людям было очень сложно принять такое решение. Я чувствовала себя в зыбучих песках, я утрачивала всякие ориентиры. И вот что я вам скажу: когда мне не удалось преуспеть в том, ради чего я все бросила, в том, чему была свидетелем, пока росла, в той истинной любви, которая значит больше, чем что бы то ни было, – от меня уже ничего не осталось, а поиск себя казался невозможным.