А силы в нем жуть сколько. И голова дубовая – такого словом не возьмешь… Увы, но баклан был прав: сейчас все решала только сила. Но Трофим на ладан дышит, он просто не в состоянии перемолоть этого дуболома…
И все же у него хватило сил, чтобы подняться на ноги. Злобно, исподлобья глянул на баклана.
– Ты кого чертом назвал? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Тебя назвал, – осклабился Севчик. – Извини, подруга, ошибочка вышла… Как дела, Гюльчатай?
Трофим прикинул, как можно ударить его с руки. Шансов ноль. С ноги. То же самое. А ему нужно было обязательно побеждать. Если он ввяжется в драку и обделается – позор на всю его тюремную жизнь, а она у него обещает быть долгой…
– Не на того наехал… – И снова голос его дрогнул.
Он с ужасом ощущал собственное бессилие перед этим архаровцем. Тот смотрит на его татуировки, но ничуть не реагирует на них, как будто они вообще ничего не значат. А увещевать его бесполезно, это все равно что попасть в болотную трясину – чем сильней барахтаешься, тем глубже проваливаешься…
– Да я на тебя еще и лягу! – гоготнул Севчик и обернулся к своему дружку.
Дескать, глянь, какой он крутой… Обернулся и выставил на обозрение свое ухо… Спасибо ментам. За то, что не выбили ни единого зуба…
– Сдохни, падла! – на всю ширину разевая рот, заорал Трофим и напрыгнул на обидчика.
Целиком заглотил его ухо и что есть мочи сжал зубы…
Севчик взревел от боли, а еще больше от неожиданности. Попытался сбросить с себя Трофима, но смог отодрать его только вместе с собственным ухом… Он понял, что произошло, и в бешенстве обрушился на него всей своей мощью. Если бы в камеру не ворвались менты, он бы мог до смерти забить Трофима – настолько убойными были его удары…
Следователь предъявил обвинение, завтра в первой половине дня должен был прибыть этап. Впереди следственный изолятор, там не забалуешь. И свидания там по пятницам, и то если повезет. В КПЗ с этим полегче. Пообещай ментам хорошую мзду, они хоть лешего в камеру к тебе пропустят, если ты, конечно, там один. А Трофим в одиночестве. Безухого Севчика отвезли в больничку, его дружок в ногах у ментов ползал – умолял, чтобы его в другую камеру перевели…
Следователь позволил ему свидеться с мамой. Она у него опытная, знает, как и что. Хабар ему собрала – мыльно-рыльные принадлежности. Посуда: деревянная ложка-весло, эмалированная миска-шлюмка, алюминиевая кружка-тромбон. Трикотажный спортивный костюм, тапочки, полотенце, носки, нательное и постельное белье. А еще рубашка – та самая, джинсовая, которую он порвал под градусом пьяного бешенства… И посуду, и белье в изоляторе выдают, но то и другое будет в ужасном состоянии. Трофим хоть и не привереда, но правильный человек должен въехать в хату с таким же шиком, как богатая невеста в дом жениха, с приданым. Тюрьма – это дом, в котором бедные родственники не в чести… Сигареты россыпью в пакете, спички, чистая тетрадь, авторучка за тридцать пять копеек, несколько плиток чая, ситечко, большой шмат сала, вяленая вобла, галетное печенье, сухое молоко, карамельки-грохотульки. И сахар кусковой был – частью настоящий, а частью муляж, под которым скрывался сухой спирт… Все аккуратно сложено в самодельную торбу из плотного материала.
– Собрала вот, люди помогли…
Жители Вороньей Слободки могли враждовать друг с другом – орать, бить морды, убивать, но если кто-то садился, то все обиды забывались, соседи и просто знакомые собирались в круг, в складчину набивали хабары в дорогу. Последние деньги отдавали, так-то вот…
– Благодарю, маманя, ввек не забуду!
Трофим обнял мать за плечи, прижал к себе.
– Ну как же ты так, сынок?..
По случаю она даже была трезвой, ну, относительно. Может, с утра приняла чуток, а так нормально все.
– Да так, накуролесил пьяный.
– А я тебе говорила, водка до добра не доведет.
– Вот и я о том же… Ты бы пить бросала.
– Ну что ты, сынок, конечно!.. Вот с завтрашнего дня ни капли!
Она решительно провела рукой по воздуху, словно отсекая от себя беспросыпное прошлое. Кто бы ей поверил…
– Да я серьезно… – он еще крепче прижал ее к себе. – Я ж надолго влетел, может, на пару пятилеток… Будешь калдырить, точно не дождешься. Сгоришь, как Гаврилыч. А я хочу, чтобы ты меня дождалась.
– Все, все, сынок, ни капли в рот!
Трофим безнадежно махнул рукой. Не верит он ей.
– А насчет денег…
Деньги в тайнике, закопаны в огороде дома, который он снимал до ареста. И не хотелось бы доверять их матери. Пропьет ведь, и вся недолга… Но он же не Кощей, чтобы чахнуть над своими богатствами. Деньги должны приносить пользу. Деньги должны обращаться в грев, без которого на киче совсем тоска…
– Ты половину себе возьми. Что хочешь с ними, то и делай. Хоть пропей…
– Да не буду я пить, – отчаянно мотнула она головой. – Я дождаться тебя хочу, сынок… А о каких деньгах ты говоришь?
– Да так, сотню под половицей заныкал…
Трофим все-таки решился. И шепнул на ухо матери адресок и место, откуда она может забрать кровью заработанные деньги…
– В общем, половину себе, а половину мне на грев… Там много, надолго хватит…
Мама собралась уходить. Слезно посмотрела на его распухшее, в ссадинах лицо, на исцарапанное тело.
– Ты бы поберег себя. Нельзя так…
Он и сам знал, что нельзя так часто попадать под раздачу. Рано или поздно печень порвется либо селезенка лопнет… Но что делать, если какой-то урод прет буром. Надо будет, хоть сейчас на Севчика выйдет, второе ухо ему отгрызет…
– Ну, я пошла… Постой-ка, сказать что-то хотела, да из головы вылетело… Да, Кристина тебе привет передавала…
– Кристина? – слегка опешил он. – Привет? Мне?
– Сказала, что не злится на тебя. Мало ли что в жизни, говорит, бывает.
– И ты ей привет передавай!
Он чувствовал себя неловко. Надо ж было так нажраться, чтобы к ней в комнату с топором вломиться. Вроде ж и Викентия убивать не собирался, и ее насиловать не думал… А может, и было в мыслях что… А если б изнасиловал? Ведь хотел же с ней побыть, спасу нет, как хотел… Да, мог бы и снасильничать… Оттого и выли волки на душе.
– Да какое уж там, – махнула рукой мама. – Съехала она, вместе с мужем.
– Как съехала? Куда?
– Не сказали… Быстро так собрались, комнату закрыли и уехали. Вещей немного взяли.
– Так, может, в отпуск, на море, лето же?
– Может, и в отпуск. Но мне кажется, что навсегда… Взгляд у нее такой был, что навсегда…
Трофим задумался. Кристина как была, так и осталась для него загадкой. Неизвестно, откуда взялась, непонятно, откуда в ней столько не женской дерзости, куда она и зачем уехала… Как та комета пронеслась мимо него, огненным своим хвостом сбила его с орбиты – и свалился он прямиком в лапы к ментам. Ведь из-за нее же нажрался, из-за нее сорвало крышу… Но Трофим ее ни в чем не винил, и появись она здесь сейчас, он бы слова худого ей не сказал. Еще бы извинился за свое варварство…
Но Кристина не появилась. Зато назавтра, как и было обещано, прибыл этап…
Трофима вывели из камеры, дежурный старшина вручил под расписку шнурки, часы и двадцать пять рублей из тех денег, которые были отобраны у него при аресте. А там было не меньше сотни… Но Трофим промолчал. Все равно деньги отберут в СИЗО, и, скорее всего, безвозвратно.
Все бы ничего, но старшина алчно глянул на хабар:
– Что там?
– Да все в порядке, начальник.
Он спокойно предъявил содержимое, упаковал все обратно. Но, видно, старшине кое-что приглянулось – может, белье, может, пожрать.
– Здесь оставишь, там все равно отберут.
– Не надо, лучше это возьмите.
Трофим протянул ему часы – «Командирские», высший класс. Без них на хате можно прожить, а без грева – сложновато будет… Старшина принял подарок, но и от хабара не отказался. Снова приказным тоном предложил оставить его в камере.
– Зачем вы так со мной, начальник? – покачал головой Трофим. – Я же хороший, да.
– Плохой, если говоришь много.