— Если такие упражнения жрут наш кислородный запас, то я очень даже против.
— Слушайте, все просто, — говорит Хейнвальд. — Мы либо идем вперед, либо возвращаемся, либо слепо бродим по некартированной территории, надеясь найти другой путь. И если хочешь разбазарить кислород, то вот последний путь самый верный.
Зная об ограниченной грузоподъемности карта, они отключают одного из оставшихся ботов и бросают его, оставив дожидаться их возвращения. Другой пакуют и прикрепляют к транспорту. Тот по большей части пластиковый, специально спроектированный с учетом энергетически переменчивого окружения; довольно просто ободрать с него все рудиментарную электронику и забросить ее в сумки Фарадея вместе со всем, что потенциально может нести заряд. Они усмиряют и закрывают каждый проводник на своих скафандрах, но все равно — до сих пор беззащитные перед старомодными суевериями млекопитающих — крадутся мимо разорванных искрящих кабелей, прижавшись к противоположной стене коридора, одновременно толкая ободранный карт и прячась за ним.
Проходят без проблем. Конечно, без бота в авангарде следующий торчащий провод может поджарить и транспорт, и всех, кто на нем сидит. Потому Вруман упирается рогом: они соглашаются оставить тележку без нервной системы, прибегнуть к механическим бэкапам и просто толкать педалями эту чертову штуковины, прямо как викторианцы из исторического романа. Антенны не выдвигают, общаются жестами — или, по необходимости, старым проверенным способом, прижавшись шлемами друг к другу. Но по большей части они не говорят. Тихо крадутся по кишкам мертвой безвоздушной развалины, словно бояться, что какой-то хищник прячется во тьме, задержав дыхание на два миллиона лет.
Они пересекают бездны. Пробиваются сквозь обвалившиеся стены. Руководствуясь обрывочной картой Солуэй, спускаются вниз, с каждым метром наращивая вес. Натыкаются на мертвого бота — вполне возможно, того самого, который и заманил их сюда предсмертным криком, — того заклинило между трубой охлаждения и давно издохшим скакуном: наверное, робота грохнул временный электромагнитный импульс, который пришел и тут же исчез без следа. Хейнвальд одним глазом с тревогой посматривает на кислородный компрессор и внутренне кривится каждый раз, когда кто-нибудь сцеживает давление, пополняя баллон в скафандре. Он почти уверен, что они слишком быстро жгут воздух, что уровень упадет до нижней половины еще до того, как они доберутся до цели.
Но нет, команда в очередной раз сворачивает за угол, и вот оно, загораживает путь: огромный рельефный каркас, утопленный в грубо отесанном базальте; массивная плита из биостали, вставленная прямо в скальную породу. Лучи от нашлемных фонарей яркими овалами скользят по каждой поверхности, фрактальной горной породе, евклидовому сплаву.
«Как, блядь, вовремя», — беззвучно, лишь открывая рот, произносит Солуэй. Хейнвальд проверяет компрессор и слегка расслабляется.
Осталось пятьдесят восемь процентов.
Никакой голой проводки не видно. Радиационных полей или поджаренных конденсаторов, способных без всякого предупреждения дать разряд. Можно спокойно расчехлить электронику, и это очень кстати: такой люк сам себя не вскроет.
Из защитных оболочек появляются антенны. С треском оживают передатчики. Вруман склоняется к преграде, проводит перчаткой по морщинистому металлическому шраму.
— Тут определенно поработали сваркой. Кто-то что-то хотел удержать внутри; или наоборот, не хотел дать попасть чему-то снаружи.
— Ставлю на первый вариант, — рискует Солуэй. — Заварено-то все отсюда.
— Ну это мог сделать и бот. Они могли все с двух сторон заварить, чтобы наверняка.
«Может, на борту произошел мятеж, — думает Хейнвальд. — Может, они восстали, а их Шимп решил вопрос жестко, и тут была последняя битва…»
Вруман врубает горелку. Солуэй распаковывает оставшегося бота и пробуждает его. Хейнвальд достает микросейсмометр, устанавливает его на металл, калибрует по толщине люка и задает десятисекундный отсчет. Все отходят и замирают; устройство неплохо компенсирует вибрации окружающей среды, но зачем заставлять его работать сверхурочно? На нулевой секунде оно начинает быстро барабанить по металлу своими пальчиками: шестнадцать крохотных коперов расположены сеткой, многоствольный пистолет для крепежа бьет по металлу громко, оглушительно, но тут нет воздуха для переноса звука. Потому нападение кажется безмолвным, неимоверно стремительным мельтешением.
Все заканчивается так же поспешно, как и началось. Все эти похожие на молнии пальчики замирают в один миг, одни прижались к стали, другие поднялись, готовые нанести удар. Микросейсмометр читает эхо, задумывается на секунду и выдает вердикт.