Из дневника
"… Не зря говорят, что на свадьбе всегда есть два дурака жених да невеста…"
"… Она вся рыжая вся, вся!!!.."
Монтер путей
Как ни хочется подольше побыть дома но надо ехать на юг в Малороссию. Там начинается закладка домен и печей для плавки стали. Необходимо соблюдать другой принцип — "если желаешь, что бы все сделали правильно, поставь задачу, объясни задачу, убедись, что тебя правильно поняли, и проверь выполнение". Маршрут намечен, обоз собран, повод есть, едем в свадебное путешествие в южные владения. Обоз большой — почти тридцать человек. Двигаемся до Москвы, там остановимся ненадолго в имении. Далее на юг, будем, путешествовать по насыпи, уже частично выполненной для железной дороги, попутно проверяя сопутствующие сооружения: водокачки, депо, станции. С нами в поездке будут два инженера из Германии, которые будут в дальнейшем начальниками отделений железной дороги.
Из дневника
"… Некогда соперничество между Москвой и Петербургом действительно существовало. Некогда в Москве пребывало богатое неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные, страстные к безвредному злоречию и к дешевому хлебосольству; некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками; московские обеды (так оригинально описанные князем Долгоруким) вошли в пословицу. Невинные странности москвичей были признаком их независимости. Они жили по-своему, забавлялись, как хотели, мало заботясь о мнении ближнего. Бывало, богатый чудак выстроит себе на одной из главных улиц китайский дом с зелеными драконами, с деревянными мандаринами под золочеными зонтиками. Другой выедет в Марьину Рощу в карете из кованого серебра восемьдесят четвертой пробы. Третий на запятки четвероместных саней поставит человек пять арапов, егерей и скороходов и цугом тащится по летней мостовой. Щеголихи, перенимая петербургские моды, налагали и на наряды неизгладимую печать. Надменный Петербург издали смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы. Но куда девалась эта шумная, праздная, беззаботная жизнь? Куда девались балы, пиры, чудаки и проказники — всё исчезло: остались одни невесты, к которым нельзя, по крайней мере, применить грубую пословицу "vieilles comme les rues[54]": московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц, всё еще цветущих розами! Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бельэтаж нанят мадамой для пансиона — и то, слава Богу! На всех воротах прибито объявление, что дом продается и отдается внаймы, и никто его не покупает и не нанимает. Улицы мертвы; редко по мостовой раздается стук кареты; барышни бегут к окошкам, когда едет один из полицмейстеров со своими казаками. Подмосковные деревни также пусты и печальны. Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями Пыльные кулисы домашнего театра тлеют в зале, оставленной после последнего представления французской комедии. Барский дом дряхлеет. Во флигеле живет немец управитель и хлопочет о проволочном заводе. Обеды даются уже не хлебосолами старинного покроя, в день хозяйских именин или в угоду веселых обжор, в честь вельможи, удалившегося от двора, но обществом игроков, задумавших обобрать, наверное, юношу, вышедшего из-под опеки, или саратовского откупщика. Московские балы… Увы! Посмотрите на эти домашние прически, на эти белые башмачки, искусно забеленные мелом… Кавалеры набраны кое-где — и что за кавалеры! "Горе от ума" есть уже картина обветшалая, печальный анахронизм. Бедная Москва!..[55]"
Унылый paysage[56] Подмосковья, скучно и грустно в усадьбе. Она вроде и не выглядит заброшенной, содержат в порядке, но какой-то дух старых хозяев, их жизненного уклада, их стремлений не дает чувствовать себя здесь как дома. Все напоминает о Степане Ильиче, о его жене — слуги и обстановка. Здесь пахнет безысходностью. Как кто-то из дев замуж выскочит, тут же и подарю. А с другой стороны, им здесь жить, тоже душу рвать. Отдать, кому-нибудь надо или фабрику организовать. Чувствую, долго мы не задержимся, и опять позовет нас дорога.