- Миша тебе больно? Ты так побледнел. Выпей бабушкиного вина, должно полегчать, - нежный голосок Людмилы прозвучал совсем рядом и показался мне неземной, дивной музыкой.
Холодное стекло стакана приятно коснулось моей горячей руки. Губам нестерпимо захотелось ощутить вкус темно-багровой жидкости до краев налитой в него.
Вино действительно было удивительным. Терпкое, возможно излишне сладкое, оно пахло не алкоголем, а лесными ландышами, прелой листвой и диким медом. Оно пахло животной похотью.
Этот запах приятно кружил голову, заставлял испытывать непреодолимое, почти болезненное желание.
Яростный, совершенно не нежный поцелуй девушки я принял с готовностью и даже благодарностью. Он словно разбудил во мне все то темное, потаенное, что есть внутри каждого человека, сорвал все запреты, и вот я уже сам терзаю податливые и сладкие губы.
- Мишенька, милый мой , любимый, наконец-то! - шептала Людмила увлекая меня за собой на качающееся белое ложе, укрытое казенной простыней.
Глава двенадцатая.
Милочка.
Я смотрела как под траурную мелодию, вычурный гроб из отполированного дуба медленно уплывает в черную пасть крематория. Тут же представила, как жадное пламя остервенело завоет, громко заурчит поглощая бренные останки Зои Владимировны, которая при жизни была не женщиной, а воплощением изощренного зла и по совместительству моей бабушкой, пусть даже не родной.
Что испытывала я в эти минуты? Наверное первым чувством была радость. Вот и избавилась от вечного надзирателя всегда и во всем диктующего свою волю.
За радостью следовала огромная досада. Острая и горько-кислая на вкус. Старая ведьма убралась в адское пекло, так и не выполнив свое обещание. Она меня обманула! Интересно куда делась, вся та темная сила, которая должна была принадлежать мне? Эта могучая сила и знания были сияющим призом за который я не задумываясь убила бы Зою Владимировну, если бы было можно. Но в таких делах существуют свои древние правила и свой незыблемый протокол.
Мои руки в черных, кружевных перчатках непроизвольно сжались в кулаки, от одной только мысли, что темная сила в лучшем случае сейчас горит и корчится в муках здесь и сейчас, в очищающем горниле крематория. А в худшем случае великолепно себя чувствует в смуглом и красивом теле моей подруги, соперницы и вечного врага - Азалии.
Я ни на одну минуту не сомневалась в том, что именно она стала причиной смерти старой стервятницы. Азалия была не слишком аккуратной в тот роковой день. Открытое окно спальни, моя сережка на столе. Та самая сережка, которая должна была лежать под кроватью в соседнем доме. Ее я подбросила по совету бабушки, предварительно она наложила на нее очень сильный заговор на разлуку и скандал.
Зоя Владимировна однажды в порыве откровенности призналась, за что она так люто ненавидит мою подругу. Оказалось, что бесстрашная, насквозь циничная ведьма до коликов в животе, до дрожи в коленях боится возмездия. Вроде бы еще прабабка Азалии умирая от яда, ловко подлитого в утренний кофе моей бабулей, предрекла перед смертью, что именно ее продолжение убьет вероломную соперницу.
С тех самых пор Зоя Владимировна методично и упорно устраняла всех, кого считала продолжением молодой цыганки. Мужчин опаивала зельем и делала своими рабами, а если не подчинялись, то устраняла физичиски. Только с Азалией у нее вышла промашка. Моя подруга всегда ускользала из смертельных сетей, которые ставила на нее бабуля.
Тогда она пошла другим путем. Я стала главным орудием ее мести. Старая карга всегда питала слабость к театральным представлениям, в которых она была главным режиссером-постановщиком.
А тут и стараться сильно не надо было. Я влюбилась в Щеглова, как только увидела его первый раз. Влюбилась безнадежно, всем своим сердцем, умом и душой, которая на тот момент еще была светлой и чистой.
Со свадьбы моей подруги, на которой я была свидетельницей, пришлось уйти незаметно, почти сбежать. Слишком больно было наблюдать за безмерным счастьем молодоженов. За нежной улыбкой любимого человека, которую он дарил совсем не мне, а своей молодой, ослепительно красивой жене.
Я тогда была еще глупой и чистой. Не злилась на подругу, не строила планов мести. Просто старалась унять боль в сердце, которая острой занозой застряла в нем, причиняя адские, неимоверные, чудовищные муки.
С тех пор прошло почти десять лет, а ту ночь я очень хорошо помню.
Убежав со свадьбы, дома я закрылась в своей комнате. Долго плакала от бессилия и боли, от понимания, что Михаил Щеглов никогда не обратит на меня внимание. На меня - робкую, очкастую заучку запуганную своей злобной бабушкой. Тогда я решила отравиться. Зачем жить на этом свете, если нет и малейшей надежды на взаимность?