Трудно сказать, помогли эти молитвы или нет, но Фатма на старости лет забеременела. У нее никогда не было детей, она не знала, как это бывает, да и года ее, как будто, уже прошли – вот она и решила, что заболела. Она всем рассказывала о своей непонятной болезни, но минуло шесть месяцев, и стало ясно, что это за болезнь. Друзья и родственники обрадовались за стариков и стали молить бога, чтобы он дал им сына.
Кончилось лето, настала зима. По ущельям свистели вьюги, солнце лишь на короткий миг выглядывало из-за снежных гор. И вот однажды морозным вечером Фатме пришло время рожать. Она лежала на войлоке, постеленном поверх соломы и стонала, держась за живот., Куцыкк хлопотал возле очага, подбрасывал в огонь сухие сучья, пытаясь согреть дом, да где там! Ледяной ветер задувал в щели, на потолке блестел иней.
Стемнело. Куцыкк позвал соседок. Они собрались вокруг Фатмы и им одним известными способами помогали ей рожать. Наконец, в полночь родился мальчик.
Наутро дом Куцыкка был полон родни и соседей, пришедших поздравить его и Фатму. Куцыкк зарезал барана, устроил пир. Гости сели за столы и подняли бокалы за здоровье новорожденного. Потом решили дать мальчику имя. Долго судили-рядили и, наконец, назвали его Садуллой. Попировали и разошлись по домам.
Шло время. Садулле исполнилось три года, когда отец вздумал его женить. Он сосватал за него дочь одной бедной вдовы, восемнадцатилетнюю девушку по имени Цамакуд. Девушка уже взрослая, мальчик – совсем ребенок, какая из них могла получиться пара? Бог знает, зачем Куцыкк это сделал, видно, просто нужна была в доме работница. Девушка, конечно, не соглашалась, но мать выдала ее насильно, не посчитавшись с тем, что Цамакуд любила какого-то юношу.
Куцыкк заплатил калым, тридцать коров. Пришла осень, закончились полевые работы, настал праздник Уастырджи. Садуллу женили.
Цамакуд горела от горя и гнева и целыми днями плакала. Вернуться домой она не могла – мать не пустила бы ее на порог, а бежать куда глаза глядят – не решалась. Она ходила, опустив голову, повесив руки. Мысли, как черные тучи, клубились в ее голове. Глядя на ничего не понимающего мальчика, она плакала и причитала:
– Пока он вырастет, я превращусь в старуху. Пусть мое горе обрушится на мать, продавшую меня!
Так жила она, страдая, словно в аду. Настала весна. Однажды Куцыкк с утра отправился на мельницу, Садулла играл на улице со сверстниками, фатма зачем-то пошла к соседям. Цамакуд осталась дома одна. Она огляделась по сторонам и сказала себе:
– Лучше смерть, чем такая жизнь!
Взяла веревку и крепко привязала ее к потолочной балке. Потом, помедлив, поставила один на другой два стула, взобралась на них, накинула на шею петлю и спрыгнула вниз. Она еще попыталась схватиться за веревку – видно, в последний миг ей расхотелось умирать, но было поздно: лицо ее посинело, она дернулась раздругой и затихла.
Фатма за разговорами задержалась у соседей. Вернувшись домой, она увидела висящую посреди дома невестку и подняла крик. Сбежались соседи, вынули Цамакуд из петли, но она уже умерла. Послали за Куцыкком и вскоре он, запыхавшись, прибежал домой. А Садулла продолжал играть с мальчиками на улице.
Собрался народ. Приехали чиновники, стали искать виновного, но было ясно, что Цамакуд повесилась сама, и следствие прекратили. Покойную похоронили и народ разошелся по домам.
Прошло несколько лет. Куцыкк состарился и уже не мог работать. У Фатмы отнялась половина тела, она лежала, не вставая. Садулла тоже не мог работать, потому что был еще мал. Они полностью обнищали, из всего добра у них осталось по участку пашни и луга и сокровище предков – крымское ружье с граненым стволом. Фатма вскорости умерла, Куцыкк пережил ее ненадолго и Садулла с малых лет остался сиротой. Родственники по очереди воспитывали его: так он и вырос.
Садулла жил в доме совершенно один. Жениться он не мог: кто бы отдал ему, нищему, свою дочь? Чтобы облегчить свое существование, он стал ходить на охоту с ружьем, доставшимся ему в наследство, и тут ему улыбнулась удача: каждый день он добывал по две-три косули или серны. Он был добрый, веселый парень и люди полюбили его.
Как-то поздней осенью он отправился охотиться на Красную гору. К вечеру ему удалось убить косулю. Он развел огонь под скалой, насадил на березовый шампур куски жирного мяса и стал жарить шашлык. Стемнело. Костер отбрасывал красные блики, шипело над углями мясо. В небе серебром горел месяц. Вокруг высились немые темные утесы, стояла тишина, только изредка откуда-то из ущелья доносился крик совы.
Когда шашлык был готов, Садулла снял его с огня, положил на плоский камень и воззвал к Афсати:
– Слара тебе, Афсати! И богатых и бедных наделяешь ты одинаково. Пусть всегда будет над нами твоя благодать!
Переломил лепешку, нарезал мясо, поужинал и улегся в пещере, завернувшись в бурку.
После полуночи небо заволокло тучами. Поднялся ветер, началась метель. К утру земля покрылась толстым слоем снега.
Садулла встал, отряхнул свою бурку, обвязал тушу косули ремнем и направился вниз. Вокруг гремели лавины, но ему удалось выбраться из опасного места невредимым. Он спустился до ближайшего села, там его приветливо встретили и пригласили в один дом. Садулла отдал добычу хозяину дома, сказав:
– Это подарок Афсати, так воздадим ему должное. Прикажи сварить это мясо.
– Будь счастлив, Садулла, – поблагодарил его хозяин, – дай нам бог побольше таких гостей! Да будет над тобой благословение Афсати!
Тушу освежевали, хозяйка принялась печь пироги с сыром. Полыхает в очаге огонь, варится мясо в большом котле, в кувшине подогревается арака. Когда обед был готов, пригласили соседей. Уселись за длинный стол, во главе стола-хозяин дома, Сосе, бритоголовый, с пышными усами.
Дочь хозяина, Манидза, красивая, шестнадцатилетняя девушка, стояла поодаль, время от времени бросая быстрые взгляды на Садуллу, всякий раз чувствуя, как пламя обжигает ей сердце. Пальцы ее дрожали, лицо разрумянилось, но осетинские обычаи суровы и она старалась ничем не выдать себя.
Садулла сидел за столом среди сверстников и тоже незаметно поглядывал на Манидзу. Он чувствовал необычное волнение, любовь нежданно-негаданно овладела им. Так, незаметно для окружающих, они смотрели друг на друга и вспыхивали огнем, когда их взгляды встречались.
Наконец, обед закончился. Гости, поблагодарив, встали из-за стола и ушли. День клонился к вечеру, хозяева не отпустили Садуллу и он остался ночевать у них. Солнце закатилось за горы. Хозяева разошлись – кто доить коров, кто-кормить скот. В доме остались только Садулла и Манидза.
Садулла сидел у огня, смазывая обмороженные ноги гусиным жиром. Вошла Манидза, стала возле него:
– Я бы душу отдала, лишь бы не болели твои ноги! Садулла взглянул на нее снизу вверх:
– Спасибо, дай бог тебе счастья! Но не волнуйся за меня: собака не умирает от хромоты. Вылечусь и на этот раз.
Девушка опустилась на скамейку рядом с ним и сказала:
– Как хорошо мы смотримся вдвоем. Ах, если бы когда-нибудь нас усадили рядом!
Садулла, улыбнувшись, ответил:
– Пусть бог захочет этого, мой свет! Он потянулся к ней, но она выскользнула и встала. Тем временем вернулись женщины и Манидза ушла.
Ночью ей не спалось. Сердце ее замирало, непонятные желания владели ею. Образ Садуллы стоял перед глазами, он снился ей и в те минуты, когда она забывалась коротким сном. Она была готова идти за ним в огонь.