Увы! Азеф (и это второе невезение) родился именно в маленьком белорусском местечке в семье бедного портного. В очень маленьком местечке. В 1897 году население Лыскова составляло всего 876 человек, из них 658 — евреи. Тридцатью годами раньше было, видимо, еще меньше.
Местечко, торгово-ремесленный городок с деревню величиной, — порождение особой цивилизации, возникшей на восточных рубежах Речи Посполитой. Почему большинство населения в этих городках в XVIII, XIX и первой половине XX века составляли именно евреи — долгий разговор. Христианскими были окраины, слободы. Центр был моноэтничен. Там звучал в основном идиш, «еврейский жаргон», как его называли тогда. В Пружанском уезде говорили на литовском диалекте идиша. Это и был, видимо, родной язык Азефа. Он происходил из литовско-белорусских евреев, из литваков. Кроме наречия это означало еще и принадлежность к определенному религиозному течению. Литваки чаще были миснагедами (противниками хасидизма). Но в Гродненской губернии проживали и хасиды, приверженцы слонимского, карлинского или коцкого ребе. Суровый рационализм миснагедов, их безрадостная духовная трезвость и хасидизм, с его экстазом и культом всезнающего цадика, здесь сходились друг с другом.
Статус ремесленника в еврейской общине был низок. Мельчайший и беднейший торговец: посредник-фактор, шинкарь, коробейник — стоял выше. Считалось, что торговля оставляет больше времени, чем ремесло, на изучение Торы — единственное по-настоящему достойное еврейского мужчины занятие. На самом деле за этой иерархией в известной мере стояло извечное, присущее почти любой человеческой цивилизации презрение к ручному труду. Социалисты XIX–XX веков попытались перевернуть пирамиду, поставив рабочего и крестьянина на ее вершину. С их точки зрения, проблемой евреев был как раз переизбыток людей, занимающихся «непроизводительной» торговлей.
Но именно ремесленники, а не торговцы составляли большинство евреев Гродненской губернии, пусть не абсолютное, но относительное — примерно 48 процентов. А из этих 48 процентов примерно 30 процентов составляли портные, белошвейки, шапошники. Самая распространенная профессия.
Как им жилось? Художественной и мемуарной литературы предостаточно. Ну а вот сухая статистика: к концу XIX века еврей-портной в данной губернии зарабатывал в среднем примерно 200 рублей в год, или 17 — в месяц. Что приблизительно соответствовало среднему по России заработку индустриального рабочего, но в пять — семь раз уступало доходам, например, квалифицированного петербургского слесаря. Местечковый портной страдал от того же, от чего местечковый лавочник — от узости рынка. Некому было продавать, некого было обшивать.
Другими словами, Евно Азеф по рождению принадлежал к самым бедным, самым скромным, обделенным жизнью подданным русского царя. Пожалуй, он мог бы говорить, что «вышел из народа» (к тому времени, когда он вырос, российские прогрессивные люди, после долгих колебаний, почти включили еврейскую бедноту в состав обожаемого, подлежащего освобождению и принудительному облагодетельствованию «народа»), если бы его отец так и продолжал оставаться портным в Лыскове.
Но неудачи его на этом не кончились.
Азеф родился в эпоху Великих реформ. А в сознательный возраст вступил, когда реформы эти прошли и, наоборот, начались «контрреформы». Не то чтобы Александр III так уж решительно повернул назад государственный корабль — нет, скорее он просто бросил якорь. Но многим стало труднее. В том числе евреям. Особенно — бедным евреям.
В трудную эпоху опора человека — семья. Про семью Азеф известно только одно: она была не только бедной, но и недружной. Постоянные ссоры, драки. В какой-то момент мать сбежала из дома. В еврейской мещанской семье мать сбежала из дома, бросив детей! Эту семейную драму скрывали. Любовь Григорьевна Азеф-Менкина, супруга нашего героя, узнала о ней из случайно подслушанных разговоров мужа с братьями.
И наконец, неудача совсем уж личная, персональная. Азеф, мягко говоря, не был красавцем. Описания его внешности можно коллекционировать — одно к одному:
«Грузный, толстый, очень некрасивый человек с тяжелым, набухшим лицом, с оттопыренной нижней губой» (М. Алданов)[1].
«Высокого роста, толстая широкая фигура его опиралась несоразмерно с туловищем на тонкие ноги. Длинные руки женской формы, вялые, мягкие вызывали при прикосновении неприятное ощущение чего-то склизкого, холодного, точно прикоснулся к холодной лягушке или слизняку» (П. С. Ивановская)[2].