Гершуни мистифицировал молодого столяра, рассказывая о каком-то петербургском центре, заграничном центре, разведке Боевой организации, выслеживающей Оболенского. На самом деле никакого петербургского центра не было, а заграничный центр, если так можно его назвать, состоял из одного человека — Гоца. Формально Гоц был всего лишь членом ЦК (как, впрочем, и Гершуни, и Крафт) и БО — ее «заграничным представителем», фактически же он был первым лицом в партии или одним из двух первых лиц (наряду с Черновым). И. А. Рубанович, например, утверждал, что до 1905 года ЦК не выбирался, а по существу «назначался одним больным, лежачим человеком». Речь, несомненно, о Гоце, страдавшем прогрессирующей опухолью спинного мозга и уже в 1903–1904 годах передвигавшемся с трудом, а позднее и вовсе прикованном к инвалидному креслу. Гоц был единственным, кроме Гершуни, кто знал о складывающейся террористической сети более или менее всё. Все планы обсуждались с ним и получали его одобрение.
А что касается разведки, то никто Оболенского особенно не выслеживал. Гершуни с присущим ему лихим авантюризмом воспользовался известными человеческими слабостями стареющего (но еще не старого — 49 лет) генерала. Оболенский получил письмо от незнакомки, признававшейся ему в любви и приглашавшей на свидание в городской сад «Тиволи» вечером 29 июля. Он был настолько простодушен, что пошел. В саду уже ждали Гершуни и Качура. У последнего был пистолет с отравленными, как обычно у Гершуни водилось, пулями. Во избежание инсинуаций со стороны социал-демократов[77] на пистолете было написано: «Боевая организация социалистов-революционеров» и еще два девиза: «За пролитую народную кровь» и «Смерть царскому палачу». Без пышной риторики Гершуни не мог. Загодя были приготовлены «партийный приговор» губернатору и письмо Качуры товарищам (им только подписанное). Другими словами, пропагандистскому обеспечению акта уделялось не меньше внимания, чем техническому.
Да вот беда — Качура промахнулся. Пуля только контузила Оболенского. Второго выстрела столяр сделать не успел. По ходатайству доброго контуженого губернатора смертная казнь террористу была заменена пожизненной каторгой.
Благородством Оболенский, сам того не зная, спас себе жизнь. Не падающий духом Гершуни начал (при активном участии Азефа) уже планировать новое покушение на харьковского губернатора, но после помилования Качуры его сочли крайне пропагандистски невыгодным — и проект был закрыт.
К этому времени БО была уже официально партией. За ней был признан особый статус. Фактически с ЦК ее связывала только, по выражению Чернова, «личная уния» Гершуни (а также, конечно, кураторство Гоца). Ни с какими местными организациями она не взаимодействовала. Касса у нее была отдельная. При этом «на террор» жертвовали охотнее, чем на что-то другое, и Гершуни делился деньгами с мирным крылом ПСР. «Партия начинает жить за счет БО», — не без самодовольства говорил он.
После неудачного покушения на Оболенского было задумано несколько акций, более или менее грандиозных и малоосуществимых: убийство преемника Сипягина, Вячеслава Константиновича Плеве (об этом человеке, которому суждено было-таки пасть от рук эсеров, мы поговорим поподробнее чуть дальше); взрыв автомобиля в подъезде Мариинского дворца; наконец, предполагалось взорвать охранное отделение. Понятно, что эти грандиозные акты были чреваты большой кровью — кровью совершенно посторонних людей, случайных прохожих. Чернов, явно идеализируя своего покойного друга, писал о нем: «Гершуни от революции требовал того же, чего гуманные люди требуют от полководцев: избегать ненужных жертв, щадить побежденных, уважать интересы и жизнь нейтральных». Увы, это — лишь в теории. Впрочем, разве некогда «Народная воля», взрывая царский дворец или царский поезд, «щадила жизнь и интересы нейтральных»? Если чем-то Гершуни и отличался в этическом плане от Желябова и Перовской, то это отношением к своим «подчиненным» по БО. Так использовать товарищей-революционеров «втемную», как Гершуни использовал Качуру, вожди «Народной воли» себе не позволяли. Это была не желябовская, а нечаевская традиция. И эта сторона практики Гершуни-террориста сближает его с его преемником на посту руководителя БО, который, конечно, довел эту «темную игру» до дьявольской изощренности.
И вот этот грядущий преемник, Азеф, делает первые шаги в террористической организации, о которой сообщает Ратаеву (в письме от 4/17 июня), следуя своей тактике, смесь полуправды и лжи:
77
Тем более что вслед за убийством Сипягина в самом деле произошел теракт, к которому эсеры не имели отношения. 5 мая 1902 года бундовец Гирш Лекерт ранил виленского губернатора фон Валя и через три недели был повешен. Лекерт действовал без ведома своей партии: он мстил за оскорбительное наказание розгами, которому по приказу фон Валя были подвергнуты организаторы первомайской демонстрации. Тем не менее его «подвиг» широко использовался в пропаганде — и эсдеками, и эсерами.